Наш Современник, 2006 № 11 - [24]

Сделав эти необходимые уточнения, скажу всё-таки и об ином. В высшем смысле, поднявшемся над греховными человеческими помыслами, шествие масс, с гениальной силой запечатлённое Ридом, глубоко — и подлинно — религиозно. Оно выражает с у т ь и с т о р и- ч е с к о г о п р о ц е с с а, завершающегося обетованием Христа: “Приидите ко Мне, вси труждающиеся и обремененные, и Аз упокою вы” (Матф. 11,28). Это и есть в е н е ц мировой истории — Страшный суд, который, по моему дерзновенному разумению, для “труждающихся и обременённых” означает не муку и страх, а т о р ж е с т в о с п р а в е д л и в о с т и**. Ибо они — в отличие от сильных мира сего — не притесняли неимущих, не развязывали войн, не извращали истины в “словесах лукавства”.

Простецы, не имеющие не только гроша за душой, но и членораздельного слова, чтобы сказать о своей беде и оплакать свою участь в нескончаемом ходе к концу времён, обретают и личное достоинство, и место в истории. И отсвет этой всеохватной перспективы видится мне в сцене из “10 дней……”, вобравшей в себя смысл (не цели — они, как водится, были сугубо прагматичные, а именно смысл) революции……

……Годом позже красный таран, сокрушивший Петербург и Москву, обрушился на Берлин. И снова — людское море. “Первая пролетарская революция в Германии, — провозглашала коммунистическая газета “Роте фане”, — будет твориться на улицах, на виду у всего мира…… Рабочие! Товарищи! Выходите из своих цехов!” (здесь и далее революционные события в Германии изложены по книге: У т к и н А. Унижение России. Брест, Версаль, Мюнхен. М., 2004).

В декабре 18-го общим местом стало сравнение правого социал-демократического правительства Эберта с режимом Керенского и революционного Берлина с красным Петроградом. Те же восставшие матросы на улицах, осады правительственных зданий. Те же “праздники революции”: “25 декабря — в Рождество — спартаковцы (немецкие коммунисты. — А. К.) мобилизовали свои силы и прошли мимо Колонны Победы, повернули на Бель-Альянсплац и “взяли штурмом” — просто заполонили редакцию газеты социал-демократов “Форвертс”…… Новый номер газеты — под руководством нового коллективного (так!) редактора — был напечатан на бумаге красного цвета с таким чарующим слух подлинных революционеров текстом: “Да здравствует дивизион революционных матросов, революционный пролетариат, международная социалистическая мировая революция! Вся власть рабочим и солдатским Советам! Долой правительство Эберта-Шейдемана!”.

Три дня спустя, 28 декабря, красный Берлин хоронил матросов, погибших в Королевском замке, обстрелянном правительственными войсками.

В начале января власть перешла в контрнаступление. Был смещён полицайпрезидент Берлина Эйхгорн — главная опора революционеров. В тот же день спартаковцы вывели народ на улицы. Многотысячная демонстрация прошла по Аллее Победителей. 6 января революционные толпы устремились на штурм рейхстага. Бои продолжались пять дней — сражения разворачивались за городские вокзалы, за здания и площади в центре Берлина. Над германской столицей висел дым, не стихала пулемётная стрельба. В пятницу 10 января в бой были брошены танки.

11 января восстание подавили. Неудачей закончились рабочие выступления в Руре, Гамбурге, других городах.

В марте коммунисты предприняли ещё одну попытку захватить Берлин. На третье число была назначена всеобщая забастовка. Начались погромы в центре столицы. Ночью вооружённые группы захватывали полицейские участки. Правительство ввело в город 30 тысяч бойцов так называемых свободных корпусов (“фрайкоров”).

Берлин прорезали противотанковые рвы, на центральных площадях установили пулемётные гнёзда и укрепили колючую проволоку. Снова дело дошло до применения танков и огнемётов. 10 марта всё было кончено.

Историки, в частности советские, представляют неудачу восстания как поражение масс. Действительно — гора трупов в центре “просвещённой Европы”! И как символ того, что революционные толпы отныне отстранены от политики, победители перенесли столицу — правительство и новоизбранный парламент переехали в Веймар, крошечный сонный городок с 50-тысячным населением.

Но с другой стороны — разве не массы встали на пути германской революции? Кто сражался с красными матросами, проявляя устрашающую тевтонскую жестокость? Правительство Эберта — Шейдемана? О нет! Эти кабинетные деятели все три месяца восстания благовоспитанно вибрировали, столь же опасаясь душителей революции, как и самих революционеров. Эберт разъезжал от одних к другим, уговаривая: “Достаточно пролито крови. Для германских граждан нет причины бросаться в гражданскую войну”.

Правительство, чуть ли не против его воли, спасли бойцы “фрайкоров” — нижние чины распавшейся армии кайзера. Четыре года они сидели в окопах, катастрофически теряя навыки, полученные на “гражданке”, и теперь оказались во взбаламученном мире без профессии, без денег и даже без сознания того, что фронтовые мытарства были необходимы. Поэтому когда их бывшие сослуживцы, лейтенанты и ефрейторы, объявили набор в нерегулярные военные формирования — “фрайкоры”, вся эта озлобленная голытьба, городские низы без прошлого и будущего, повалила в отряды, как в обустроенный на скорую руку солдатский рай.