Наш Современник, 2005 № 09 - [8]

18 января, за два дня до утверждения обвинительного акта, он снова подает ложное заявление с одной только целью: запутать дело, помешать работе прокурора и во что бы то ни стало освободить Бейлиса, добившись передачи дела на доследование. Вот содержание его заявления: «…Состоя сотрудником газеты, я по поручению редакции следил за делом Бейлиса с самого начала, и у меня сложилось впечатление, что убийство есть дело шайки преступников… что имелось в виду инсценирование, то есть подражание ритуальному убийству для сокрытия следов преступления».

И теперь он уже говорит, якобы со слов Чеберяк и Петрова… что Ющинского привел на место преступления Назаренко, а первый удар нанес дядя мальчика, Федор Нежинский, и что Петров будто бы видел, как Мифле перед убийством набивал рукоятку на шило (чтобы заколоть мальчика), а окровавленное шило, мол, после убийства нашли Женя Чеберяк и другой мальчик, Зарудный… Все это было написано в заявлении, и теперь-то, господа присяжные заседатели, мы знаем, что все это была ложь, что Назаренко не мог в этом участвовать, так как сидел в то время под арестом, что ни Федор Нежинский, ни Лука Приходько не могли быть причастны к этому делу, что в пещере убийство вообще не могло быть совершено, не было никаких клятв — о чем тоже утверждалось, — что все это — сплошной вымысел. Когда Бразуля потом допрашивали, он сам говорил: я не верил в то, что писал, все это было, мол, сделано «в тактических целях», чтобы «вызвать брожение среди преступников», и в симуляцию ритуального убийства он, мол, не верил — другими словами, он признал себя виновным в ложном доносе, а за ложный донос по статье 540-й полагается соответствующее наказание…

18 января (1912 г.) Бразуль-Брушковский подает свое заявление прокурору, обвиняя в убийстве братьев Мифле, Назаренко, Луку Приходько и Федора Нежинского, — однако прокурор не придает этой версии никакого значения и не находит нужным возвращать дело к доследованию. Партии Бразуля и компании, таким образом, нанесен удар, и они мобилизуют все силы, чтобы выдвинуть на сцену что-то новое. Тут снова выступает обер-сыщик, господин Красовский. Он уже в сентябре (1911 г.) отстранился от следствия, но продолжал следить за его ходом, пока в январе (1912 г.) не был окончательно удален и снят с должности… Красовский, в свою очередь, находит себе двух помощников, неких Караева и Махалина, и все они работают, разумеется, совершенно бескорыстно, ради одной справедливости — однако жандармскому подполковнику Иванову точно известно, что им платят по 50 руб., а весь гонорар за работу составляет в одном только случае 5000 руб. Красовский, Караев и Махалин — вот три кита, на которых опирается теперь Бразуль-Брушковский, а деньгами заведуют (еврейские) адвокаты Марголин и Виленский.

Цель этих господ, во главе с Бразулем-Брушковским, — сочинить новых преступников, чтобы власти возвратили дело на доследование…Здесь перед нами проходит столько лжи и неправды, что мне трудно подобрать для этой истории подходящее слово. Когда мы слушаем рассказ обработанной Красовским Дьяконовой, то можно бы только смеяться: среди бела дня на улице Киева она три битых часа беседует с каким-то человеком в маске (!), и эта маска сообщает ей удивительные новые сведения… Дьяконова теперь знает свою роль: 11 марта (1911 г., день накануне убийства Ющинского) она зашла к Вере Чеберяк и увидела там Ющинского — а мы знаем, что именно 11 марта Андрюша в 2 часа дня был у родителей, а в 3 часа — у тетки, следовательно, все это — ложь… На следующий день, 12 марта, она опять заходит к Чеберяк — около 11 часов дня — и видит там «четырех хлопцев», которые убегают в соседнюю комнату, и видит еще ковер, в который что-то завернуто. Дьяконова теперь точно называет убийц: это Сингаевский (брат Веры Чеберяк), Латышев и Рудзинский — все эти имена раздобыли для Красовского его помощники — и называет еще четвертого, Лисунова, но вот беда — потом оказывается, что Лисунов в это время давно уже сидел в тюрьме под арестом…

Далее та же Дьяконова — которая, как впоследствии выяснилось, вообще уже давно у Чеберяк не бывала — приходит к той же Чеберяк еще и 14 марта, остается у нее ночевать, спит с ней в одной кровати и одной ногой даже касается трупа в мешке — и все это 14 марта, то есть через 2 дня после убийства, когда труп в квартире давно должен бы разлагаться, да, кроме того, оказывается, что Василий Чеберяк (муж Веры) в этот день на своем дежурстве не был и все это должен бы видеть и должен был спать в той же комнате…

Что же остается в этом деле, кроме Караева и Махалина — лжесвидетелей, которым мы верить не можем, и Дьяконовой, которая видит сны и разговаривает среди бела дня на улице с масками… кстати, и вы, господин Красовский, вы — тоже лжесвидетель! Подавая заявления уже не прокурору, а начальнику жандармского управления, печатая в газетах имена Сингаевского, Латышева и Рудзинского, эти господа были, разумеется, уверены, что достигнут своей цели, то есть дело будет отправлено на доследование…..Однако, в конечном итоге, они в своих расчетах ошиблись: ни Рудзинский, ни прочие названные ими, как участники преступления, в этом деле не виновны. В этом нет ни малейшего сомнения, властям и правительству тут нечего скрывать, и мы посадили бы их на скамью подсудимых, если бы были основания… Но это все — фантазии: мы не можем предположить, что воры убивают мальчика и держат труп где-то в…квартире, окруженной со всех сторон соседями, где масса глаз, где не могло быть совершено это преступление. А цель, а мотивы — где они? Какую опасность мог этот мальчик представлять для обыкновенных воров? Да никакой. И разве воры подвергают детей таким истязаниям, таким мучениям? Конечно, бывает, что и детей убивают, если они стоят у кого-то на дороге при ограблении, но никогда еще не было случая, чтобы их подвергали столь долгим и мучительным истязаниям…