Наш Современник, 2005 № 02 - [7]

Аахен — это из чего-то для меня сокровенного, того, что я никогда не предполагал увидеть, существующего даже не в натуре, а в легенде, всплывающего лишь для посвященных американских миллионерш со дна озера. И вот он всплыл. Здесь, конечно, стоит смотреть лишь сам центр, чудом сохранившийся. Все остальное также общо, нарядно, свежо, но не имеет своего, индивидуального лица — одним словом, Германия. Витринка с гномиками и чашечками, витринки с некоторыми новейшими домашними приспособлениями и приборами, магазины с обувью и нестарым антиквариатом. Обычный быт, обычные люди, часто не сознающие, что живут в воздухе великой истории. Но ведь этого никто и никогда не сознает и не сознавал.

В ратуше стоит макет дворца Карла Великого, вернее, целого комплекса — собор, напротив дворец императора, между дворцом и собором дворы, окружено все это стенами. Ратуша стоит на месте дворца и судя по всему — позднейшая стилизация. Здесь почти «подлинный» фасад со скульптурами из камня, выкроенного в тех местах, где до него не достают ливни, белого цвета, а где красит его гарь и бензиновая копоть — черного. Наверху целый зал, названный коронационным, выставлены муляжи, как я понимаю, мечей, скипетров и даже императорской короны. Академическая просторная живопись дает представление об исторических этапах деятельности Карла Великого. Теперь, после этого, хорошо бы что-нибудь об этом почитать. Для меня здесь всё ново: еще не сложившиеся нации немцев и французов, племена, зыбкие объединения, остатки римской цивилизации, крепнущее и все подбирающее под свою властную руку христианство. Замечательно и само имя Карла — Charlemagn — Чарлеман, по огласовке некий французский немец. В этом зале присуждается премия Карла Великого за усилия по объединению Европы. Из портретов запомнил королеву Беатрикс и Клинтона.

На вокзале в Кёльне какой-то бедняк покупал в киоске крошечную, 40 мл, бутылочку с водкой «Горбачев».

Я впервые вижу настоящую романскую базилику, мощь камня, сумеречную величавость, тусклое золото мозаики. В середине храма моют полы, стулья сдвинуты. В купол, где огромная фигура Христа, из-за этих стульев заглянуть трудно, но он мерцает, ты в ауре, он здесь. Над моющимися полами огромная низкая люстра — это копия той люстры, которую храму подарил Фридрих Барбаросса. По окружности базилики несколько капелл. В том числе капелла, где хоронили епископов. Плиты лежат на полу, под полом, в крипте, кости давно истлели, но дымок ушедшей жизни еще курится. В центральном зале, слева от алтаря, подсвеченное лампой место, где происходила коронация. На полу выложенная мозаикой надпись. На этом самом месте!

Хорошо видна горящая золотом под стеклянным футляром рака, в которой находятся — Карл Великий, Charlemagn, канонизирован, теперь он святой — мощи бывшего императора. Рака излучает сияние. Но очень неожиданный сам алтарь — это пристроенный к романской базилике готический собор. Судя по путеводителю, сделано это было через 600 лет после смерти Карла Великого. Все соединилось — легенда, романское искусство, готическое, школьный учебник, современная жизнь. Описать это невозможно. Как и описать весь вид на комплекс с верхнего этажа ратуши, когда постройки кажутся в своей определенности и ясности элементами музейного макета.

Посидели в небольшом садике возле собора. Какие-то турецкого вида мальчишки бездельничали на лавочках. О чем они без конца разговаривают? Я заметил, что все немцы, и особенно чернокожие или смуглокожие, очень любят разговаривать, объяснять что-то, расспрашивать все с дотошностью у кассиров или на железной дороге.

В Аахене запомнились еще два фонтана. Один живой, ясный — он почти возле собора, но рядом там же и торговая улочка — это несколько фигурок, собранные вокруг бассейна. У этих бронзовых фигурок руки, ноги, головы, словно у настоящих кукол, на шарнирах. Каждый прохожий может придать композиции свой смысл. В отношении памятников. Садовая скульптура в Германии без гигантомании. У второго фонтана я списал название и автора: «Возврат денег» Карла Зиманна. Фонтан поставлен в 1976 году. Это бассейн, в котором над брусчаткой, похожей на банкноты, вращается посылаемая соплом вода и уходит в некое жерло посредине. А вокруг, по балюстраде, шесть занятных, чуть гротесковых фигур: пузатый мужчина, женщина, ребенок. Мне почему-то начинает казаться, что этот фонтан или его снимок видел наш знаменитый скульптор Шемякин.

Весь вечер запоем читал Куняева. Судя по надписи на журнале, возможно, он ждет от меня письма, во всяком случае, настойчиво просит меня прочесть. «Сережа! Прими… мою политическую ахинею. Обязательно прочитай. Ст. К.» Сразу же бросилось в глаза, что мои публикации дневников, с обширным цитированием и как бы случайным — сам, дескать, читатель — выбором смысла, не прошли мимо. Мы все в литературе связаны друг с другом. Здесь тоже длинные цитаты и ненавязчивое комментирование. Куняев вообще, с моей точки зрения, когда он выходит на эту площадку, замечательный журналист. Второе, что сразу стало явным, — это удивительная куняевская чистопородная смелость. Он замахивается на понятия и людей, замахнуться на которых у меня не хватает смелости. Вот записал ли я со всей прямотой и дерзостью, с которой об этом предмете говорил рассказчик, телефонный разговор мой с Павлом Слободкиным о Ростроповиче? Например, об угасании его дара? Или о том, что он делал деньги в круизах для миллионерш, где играл популярные вещи? И многое другое. А о том, как, выиграв в первый раз какой-то конкурс не без помощи нашего посла в Польше и получив первую премию, он отказался играть в концерте с нашими же, получившими вторую и первую, потому что сразу бы стало ясно, кто действительно первач! А рассуждение Паши о даре Ростроповича, как собственного менеджера и просто делового человека? А посмел ли я когда-либо даже помыслить… Здесь уже начинается личное, семейное. Это не моя манера — так мыслить…