Наш Современник, 2004 № 05 - [67]

Понятие “идентичность” отражает определенную проблему самосознания человека, поскольку об идентичности вспоминают тогда, когда нет уверенности в своей принадлежности: человек не может или не знает, как убедить окру­жающих в том, что свое место в обществе он занимает по праву. Однако инфор­­мационная революция перевернула перспективу: впервые для человека стало актуальной не идентификация с группой, государством или обществом, а стремление уйти от общественных связей. Ведь “идентичность” означает прежде всего принадлежность к определенному человеческому сообществу.

Человек перестал стремиться к самоутверждению в политической сфере — и общество пока не оценило катастрофическую опасность такого выбора. Помните, еще Аристотель предупреждал: человек вне политики — либо живот­ное, либо божество. Так что же в действительности произошло с человеком?

З. Бауман исследовал особые жизненные стратегии информационного общества, направленные на то, чтобы “избавиться” от всякой идентичности. Он описал четыре основных антропологических типа нашего времени — “бродягу”, “фланера”, “игрока” и “туриста”.

Ни один из этих типажей не является изобретением информационного общества — все они были хорошо известны задолго до наступления постмо­дерна. Но прежде игроки, бродяги и фланеры были маргиналами традицион­ного и индустриального миров, они существовали где-то на обочине цивили­зации, их презирали как бездумных “прожигателей жизни” или клеймили как “люмпенов”. Сегодня эти антропологические стратегии находятся в центре информационного общества, они поистине превратились в стиль жизни. И если человек — это стиль, то мы имеем возможность через эти жизненные стратегии оценить современного человека и задуматься: так как вместе с понятием “идентичность” человек утрачивает и качество политичности, в какой роли он востребован в современном обществе?

 

Фланер, бродяга, турист и игрок: кто следующий?

 

Поэты и художники считают символом современного города фланера.

Фланер боится ответственности реальной жизни и реальных поступков и потому воспринимает жизнь как кинематограф — не всерьез. Он играет с реальностью, словно с виртуальным полотном: создает для себя полностью приватный, безопасный, замкнутый и защищенный от вторжений мир одинокой монады, где физическое присутствие посторонних не скрывает и не нарушает их психическую недося­гаемость***.

Мы все встречали таких “фланеров” на вечерних проспектах крупных горо­дов, в ночных клубах и кафе: на их лицах маска безмятежной отрешенности, часто их уши плотно закрыты наушниками, — они погружены в виртуальный мир музыки, чтобы еще сильнее отрешиться от реальности. Стремление избе­жать идентичности прочитывается в их безликой универсальной одежде, в бессодержательном времяпрепровождении в развлекательных заведениях.

Несколько другой антропологический тип представляет собой “бродяга” — человек “без определенного места жительства”, жупел современной цивили­зации, ночной кошмар подземных переходов и конечных станций метро. Мегаполисы становятся центрами притяжения бродяг по чисто экономическим причинам: там можно немного подработать и получить столько, сколько в маленьком городе на тяжелой работе не получишь и за месяц.

Более высокое положение в современном обществе занимает “турист” — достаточно обеспеченный человек, который сознательно и систематически ищет приключений, новых переживаний, хочет погружения в незнакомую, экзотическую атмосферу. Как правило, большую часть своего времени он должен работать, но душой принадлежит миру туристических грез: он вынуж­денно соглашается на ежедневный нудный труд, чтобы хотя бы на краткий миг недельного отпуска претворить в жизнь манящие картинки ярких туристи­ческих проспектов — отпуск на Антилах, или в Кении, или  в Таиланде, а может быть, в Аквитании.

Туристский мир целиком и полностью структурируется по эстетическим критериям. То, что турист готов купить и за что он платит, можно определить как право не скучать и свободу от всего, кроме эстетического измерения. Турист­ские фирмы, планирующие поездки, обязаны продемонстрировать, насколько сенегальские, сейшельские, кенийские, тайские пейзажи в действительности похожи на их рекламные проспекты: “Лазурь, лазурь, лазурь... у них уже пере­дозировка лазури...”.

В отличие от бродяги у туриста есть дом, что входит в “предохра­ни­тельную упаковку” как место, где можно отдохнуть от походов и приклю­чений. Безмятежность домашнего уюта гонит туриста искать новых неизведан­ных радостей, но домашний тыл превращает поиск приключений в безопас­ное, невинное занятие. В современной России туристический бизнес пере­живает невиданный бум: некоторые мировые курорты специально ориенти­руются на туристов из России, учитывая, как легко и охотно тратят нувориши свои капиталы.

Принципиально другую жизненную стратегию выбирает “игрок”— человек, которого привлекает напряженный мир риска, азарта и охоты. Цель игры — победа, и потому игра не оставляет места ни жалости, ни сочувствию, ни состра­­данию, ни взаимопомощи. В чем-то игра похожа на войну, но это война, которая не оставляет ран. Игра освобождает от угрызений совести. Отличительная черта взрослых людей эпохи постмодерна — желание полностью отдаться игре, как это делают дети*.