Наш Современник, 2001 № 09 - [18]

Старший лейтенант Откосов встретил его милостиво. Тут же попросил подбросить дровишек в буржуйку из кучи в углу. Комбат был молод и даже щеголеват для военного времени. Он завтракал с водочкой прямо на нарах, только спустил ноги в начищенных хромовых сапогах.

— Выпить хочешь, Забегалов? — спросил он, когда сержант справился с дровами.

— Я, собственно, право... — растерялся Феофан Васильевич, не зная, как поступить в таком случае. Ему ни разу не приходилось выпивать со старшими по чину. Пока он мялся, Откосов налил в граненый стакан, протянул ему:

— На, выпей, ты же не красная девица... Ну вот, а теперь докладывай. По логике, к командиру выпить не приходят. — Он протянул ему кусок американской ветчины на ломтике хлеба.

— Я, товарищ старший лейтенант, не выпить, я к вам по личному делу.

— Дело назрело? — улыбчиво спросил командир, не слезая с нар. Такой полушутливый тон старшего начальника Забегалову нравился. “Значит, командир в игривом настроении и с ним легко договориться”, — подумалось ему.

— Назрело, товарищ старший лейтенант... Можно мне побывать дома? — не сказал, а выдохнул он.

— Где, где? — недоуменно спрашивал Откосов. — Какой дом, откуда?

— Я здешний, смоленский, в четырех километрах моя деревня, — торопливо выговаривал слова старший сержант, убавив на всякий случай расстояние. — Может, в живых никого нет.

Комбат встал с нар, подошел к Феофану.

— Кто у тебя дома?

— Мать, Евдокия Александровна, жена Надежда и сыночек Володя.

— Ты с какого года рождения, Феофан?

— С четырнадцатого, а супруга с восемнадцатого.

— Я с семнадцатого, парень. Не успел вот жениться. Институт закончил, и война.

— Я тракторист в колхозе...

Старший лейтенант задумался, уставившись на носки своих сапог. Молчал и Забегалов, ожидая решения командира.

— М-да-а, Забегалов, у тебя, я вижу, дело серьезное, — задумчиво молвил Откосов. Он поправил портупею с наганом. Разгладил под ремнем гимнастерку. Забегалову казалось, не будет конца этой затяжной паузе. “Тянет время, сказал бы сразу “нет” или “да”.

— М-да-а, сколько, говоришь, верст до твоей деревни, тракторист?

— Четыре километра прямиком, пять, ежели по дороге. До войны все хаживали...

— До войны, до войны, — беспричинно рассердился комбат. — До войны, Забегалов, мы все шли прямиком, — подчеркнул он. — Что же делать с тобой, командир орудия? Конечно, стрелять в данной обстановке мы не собираемся.

— Естественно, товарищ комбат, — мягко подтвердил Забегалов.

— Кроме семьи у тебя полдеревни родственников, а? — спросил, но про себя подумал: “Наугощается, про все забудет”. Но он хорошо знал этого служилого человека, его фронтовое прошлое и решился: — Значит, так, Феофан, отпускаю тебя, — он глядел на свои командирские часы, — отпускаю тебя до шестнадцати часов. В шестнадцать доложишь мне о прибытии, понял?

— Так точно, понял, — радостно почти крикнул старший сержант, поворачиваясь кругом.

— Предупреди взводного, что я тебя отпустил, — сказал вдогонку комбат.

 

IV

Д аже среди развалин города Забегалов ориентировался безошибочно. Шел

налегке, в новенькой фуфайке, выданной накануне отправки на фронт. На теплом ремне фляжка со спиртом, подарок друга-медбрата. Одетый строго по форме, он не вызывал ни у кого подозрений. Сначала, то ли от холода, то ли от волнения, знобило. Когда миновал город, идти стало легче, даже прошла противная дрожь. Дорога знакомая, но разбитая. Под гору он даже бежал, минуя грязные выбоины или прыгая через них. Никто его не обогнал и навстречу не попался. Фронт откатился далеко, а тишина была такая, что собственные шаги казались ему громовыми. Темный лес, невспаханная нива и безлюдье не ухудшили его душевного равновесия, напротив, он испытывал сердечную радость в предвкушении встречи с родными. “Господи, только бы были живы!” — переживал он.

Вот знакомая гряда ельника. За ельником ручьишко, через который даже не было моста, проезжали вброд. Собственно, какой там брод, когда едва лодыжки замочишь. После ручья пологая горушка с мелким кустарником, — там и тропинка, выводившая прямиком к его дому. Когда он подошел к тому месту, где надобно свернуть с дороги, то никакой тропинки не увидел. По ней давно уже никто не ходил. По памяти да знакомым приметам он взял направление, соображая, что выйдет к околице деревни.

Вспомнив, какое сегодня число, он выругался: “Мать честная, сегодня же день рождения сыночка Володюшки! Четыре годика исполнилось мужику. Какой же я недотепа, не вспомнил вовремя, запамятовал. Явится отец к сыночку без подарка!” Он остановился, проверяя свои карманы, но кроме кисета с махоркой ничего не было. Еще была у него медаль, но сразу Феофан не сообразил, что можно подарить сыну свою медаль. А когда сообразил, пощупал ее для верности. Даже полюбовался ею, расстегнув верхние пуговки фуфайки. “Ну вот и подарок на случай”, — решил он и повеселел.

Отчетливо встала в памяти жена и старенькая мать, пятистенок, который он успел поставить за три года до войны.

Сухие стебли трав хрустели под ногами. Густой осенний воздух щекотал ноздри. Сейчас он минует луговину, потом гребенку березняка, и вот оно — родное поле, от которого до деревни не более версты. В последний раз вспахал он это поле под лен, а летом ушел на войну.