Наш Современник, 2001 № 08 - [3]

— Корабль весь в огне!

Я сам это вижу. Огонь уже добрался до унтов, пламя лижет мне лицо, я почти не вижу показания приборов. Срочно включаю рулевые машинки автопилота — автопилот заработал, какое везение! Теперь я могу перчатками прикрыть от огня лицо — места, не защищенные кислородной маской. Линия фронта должна быть уже под нами. Приказываю:

— Экипаж! Всем срочно покинуть самолет! Всем прыгать!

Огонь и дым усилились — это второй пилот открыл фонарь и выпрыгнул. Я жду, когда покинут самолет все члены экипажа, хотя, признаюсь, уже невмоготу, могу сгореть заживо. Как там мои парни? Успеют ли? Из нашей кабины для восьми человек экипажа только один люк для прыжка... А обстановка супераварийная. Как медленно тянется время! Кажется, вечность прошла. Странно, невероятно, но в одно из мгновений мне отчетливо представился рисунок из журнала “Нива” 1915 года издания: авиатор первобытного аэроплана удирает от костлявой старухи-Смерти, которая вот-вот косой снимет ему голову. У летчика волевое лицо, бесстрашный взгляд, который словно говорит: “Врешь, не на того напала! Я сильнее тебя!”

Резко вздрогнула машина, видение исчезло. Отвалился третий мотор. Сейчас самолет начнет разваливаться в воздухе — пора прыгать и мне. Не попасть бы под лопасти винтов — перемелет в фарш. Корабль доживает последние доли секунды: страшная вибрация корпуса, похожая на предсмертную агонию. Едва я успел открыть фонарь кабины, как отвалилось правое крыло, машину резко кинуло вниз с сильным креном, и меня выбросило из кабины. Совсем рядом мелькнул объятый пламенем и дымом флюзеляж — и тут же я попал в штопор. Лечу к земле, как вращающийся пропеллер. Мысль работает четко, хотя это был мой первый вынужденный прыжок из горящего самолета. Понимаю, что главное сейчас — не открыть парашют слишком рано, чтоб не попасть под обломки взорвавшегося самолета. Надо мной — звездная круговерть, значит, падаю спиной вниз. Делаю, как учили: выбрасываю в стороны руки и ноги, расслабляю тело и — о чудо! — выхожу из штопора и лечу уже вниз головой. Где-то совсем рядом со мной пронеслись к земле две огненные кометы — горящие обломки моего верного самолета. Когда очаги пожаров и полет трассирующих пуль внизу стали видны более отчетливо, я рванул кольцо. Через мгновение ощутил сильнейший динамический удар, услышал хлопок раскрывшегося парашюта. Свист ветра в ушах прекратился, и я закачался на стропах. Не успел оглядеться — вот она, земля. Падаю в цветущую гречиху — слава Богу, без повреждений. Унты с меня сорвало еще в воздухе, когда я штопорил, остались мягкие и тонкие унтята. Ноге в них легко, и в них можно двигаться почти бесшумно. Быстро собираю парашют, маскирую его и ныряю в соседнее пшеничное поле — благо, пшеница высокая, колос налитой. Ну, решай задачу, командир: дотянул до своих или ты на немецкой территории? В небе шум моторов. Узнаю наших воздушных работяг: это ночные ближние бомбардировщики, которые идут с северо-востока на юго-запад, подсказывая мне ориентир. Но с выводами не тороплюсь. Вспоминаю и о товарищах — где они, живы ль?..

Взошла огромная полная луна, и стало очень светло. Очистил карманы мехового комбинезона, снял его и закопал, чтобы легче было двигаться. Положил в карман документы, пару гранат, пистолет и двинулся на северо-восток, откуда летели наши ПО-2. Скоро попал на полевую дорогу — куда она меня выведет? Пистолет в руке, я по-кошачьи крадусь обочиной, пригибаюсь к земле, чтобы тень от высокой пшеницы хоть частично скрыла меня. Луна уже не моя союзница, а почти что враг. Я весь в напряжении, как сжатая пружина, слух и зрение обострены до предела. Вдруг впереди отчетливо слышу русский мат! Стоп, не торопись, Володя, а вдруг это полицай или власовец. Та-ак, форму и значков различия не вижу, но автомат у него немецкий, не перепутаешь. Раззява ведет себя довольно беспечно, и я подкрадываюсь к нему сзади вплотную. Приставляю пистолет к затылку и приказываю не двигаться. Он застывает с поднятыми руками.

— Я — русский летчик, сбитый немцами этой ночью, иду к своим. Если ты власовский сучий сын, то прощайся с жизнью. Если наш — веди к своим.

Заикаясь, парень сообщил, что он красноармеец, автомат у него трофейный, что рядом расположена батарея, где уже находится один из подобранных летчиков. Отлегло от сердца. Точно, неподалеку оказалась батарея орудий небольшого калибра, вокруг которых копошилась орудийная прислуга. Мой “пленник”, оказавшийся часовым, прошептал:

— Товарищ летчик, очень прошу вас: не выдавайте меня командиру батареи, что я так позорно вас прошляпил!..

Подумал и сказал ему:

— Ладно. Но пусть этот случай будет тебе хорошим уроком, а то ведь в другой раз и сам погибнешь, и погубишь своих батарейцев.

Старлей, командир батареи, оказался веселым и приветливым парнем. Сообщил, что нам сильно повезло, так как немцев с этого пятачка выбили не более двадцати минут назад, и его батарея заняла его вместе с передовым отрядом стрелкового полка.

— Где летчик, о котором мне сказал ваш часовой?

— Товарищ командир, стрелок-бомбардир лейтенант Караблинов здесь!