Наш Современник, 2001 № 01 - [3]

“Пошла баба на пристань. Вдруг хватилась — денег в жакетике нет. Заревела. Стоит и ревет. Идет мимо лесник, спрашивает:

— Кто тебя обидел, тетя Шура?

Ревет баба, ничего не отвечает, не хочет всего рассказывать, не хочет людей смешить.

Жакетка-то на ней была чужая”.

“Дороги были разрушены дождями абсолютно. “Козел” еле пробился сквозь рытвины, сквозь… грязь, ревел на подъемах, буксовал. Мы летали в кабине из стороны в сторону.

— Ну и дорога. Хоть бы подремонтировали ее немного.

— Да некому тут об этом думать.

— Как некому? Ведь мастер-то дорожный должен быть.

— Есть мастер. Да он все на печи лежит”…

“- Таня, иди принеси Ленку.

— Иди и сама принеси. А мне некогда, я червяков копаю, буду рыбу ловить.

Родилась в соседском доме Ленка. Пришла Таня к соседям.

— Надо ли Ленку тебе, Таня?

— Надо.

— Так на. Только Лене холодно будет. Ей надо одеяло.

Убежала Таня за одеялом…”

“Лия Спасская сидела у раскрытого окошка и смотрела на улицу. — Можно к тебе, Лия? — Заходи. Я зашел. — Ну, как жизнь? — Не спрашивай…”

Я выписал почти все, что написал Рубцов прозой. Сюжет здесь почти не просматривается. Некоторые фрагменты, видимо, автобиографичны. Например, шуточная история о Ленке и о Тане, которая побежала за одеялом. У Рубцова как раз в 63-м году родилась дочь Лена.

Возможно, поэт делал наброски не только для художественной прозы, но и для очерка. Осенью 1965 года он писал в одном из писем: “Сейчас я возьмусь писать два очерка по заданию журнала “Сельская молодежь”. Вполне возможно, что ничего не напишу”. Скорей всего Рубцов уже понял, начал понимать, что проза — это не его дело. И в его двух-трех опуб-ликованных тогда газетных заметках особенно ощущается какая-то скованность, местами тяжеловатость. Хотя для газеты, конечно, всем в те вре-мена нелегко было писать. Была определенная заданность, идеологические штампы,

мешал внутренний редактор и т. д.

Завершая, хочу сказать: поэзия Рубцова вобрала в себя огромное количество мотивов и сюжетов нашей жизни. Он полностью выразил себя в стихах. Многие стихи Рубцова — как небольшие рассказы, основанные на реальных событиях (“Памятный случай”, “Зачем?”, “В дороге” и др.). А иногда короткое стихотворение — целая повесть, волнующая повесть неповторимой жизни:

Нет, не кляну я мелькнувшую мимо удачу, Нет, не жалею, что скоро пройдут пароходы. Что ж я стою у размытой дороги и плачу? Плачу о том, что прошли мои лучшие годы…

Вот начало стихотворения Рубцова:

В детстве я любил ходить пешком. У меня не уставали ноги. Помню, как однажды с вещмешком Весело шагал я по дороге…

Но мальчик начинает свой путь весело, бодро. Уже потом натыкается он на препятствия и беды. “Но внезапно ветер налетел!” “Волки мне мерещились не раз…” Лишь к концу пути, при встрече с людьми, наступает умиротворение. Так у Рубцова всегда: счастье — это покой или самое начало пути. А в движении — всегда трагедия, часто разочарование. Но без движения — смерть. Тут вся философия, простая и вечная.

Рубцова часто называют поэтом печали и сумерек. Но есть у него и ярчайший солнечный свет и радость. Как ребенок рождается для счастья, так и Рубцов был задуман природой как певец радости. Жизнь его ломала, но и обломки его мира грандиозны: “О, дивное счастье родиться…”, “Чтоб с веселой душой снова плыть в неизвестность…”, “Чувство

радости беспечной…”, “Радуясь бешеной гонке…”, “Образ прекрасного мира…”, “Радостная весть…”, “Сам я улыбчив и рад”, “мне радостно”, “веселью он вновь предавался…”, “Верил ты в счастье… Слушал о счастье младенческий говор природы…”

Радость его так глубока и небесна, что ее понимают не все. И тут она смыкается с грустью:

Мне грустно оттого, Что знаю эту радость Лишь только я один…

Как весь простор, небесный и земной, Дышал в оконце счастьем и покоем, И достославной веял стариной, И ликовал под ливнями и зноем!..

Имант Аузинь — ровесник Николая Рубцова, и именно он стал составителем книжки “Звезда полей” и одним из переводчиков нашего замечательного поэта на латышский. Наверное, Аузинь почувствовал какое-то родство с Рубцовым. Об этом говорят и стихи самого Иманта Аузиня, очень лиричные и глубокие.

А ночью заморозки были, в мертвый сон Цветок сегодня каждый погружен. Согреть в ладонях? Отогреть дыханьем? Нет, ледяной водой без состраданья Поить их корни в глубине земли, Чтоб выжили они и чтоб цвели…

Надо сказать, что поэты были хорошо знакомы. У Соколова (а он старше Рубцова на восемь лет) уже было стихотворение “Звезда полей”. Конечно, не он первым из поэтов использовал этот образ, но все же Соколова задело, что свою книгу Рубцов назвал именно так, “Звезда полей”, и что эта книга прославила “Буратино”.

У Рубцова стихотворение “Звезда полей”, написанное как отклик на соколовское, естественно, имело сначала посвящение — “Владимиру Соколову”. Но позднее посвящение исчезло. Возможно, Рубцов сам снял его, поругавшись с Соколовым. Рубцов называл его “дачным поэтом”, — на мой взгляд, совершенно справедливо. Вот это, вероятно, больше

всего и обидело Владимира Соколова. Ну как же: какой-то молодой провинциал, пусть и талантливый, смеет так говорить о нем, уже признанном московском поэте!..