Наш общий друг. Том 2 - [113]

— Думали так только сначала, Лиззи? А что вы думали потом? Что я дурной человек?

— Нет, я этого не говорю. Я этого не думаю. Прошла первая радость, прошло первое удивление, что меня заметил человек, так непохожий на всех, кого я знала раньше, и тогда мне стало ясно: не надо нам было встречаться.

— Почему?

— Потому что я вам не ровня, — чуть слышно ответила она. — Потому что все это безнадежно и ни к чему не приведет. Пощадите меня.

— А обо мне, Лиззи, вы подумали? — с укоризной спросил он.

— Нет, мистер Рэйберн. До сегодняшнего вечера не думала.

— Позвольте узнать, почему?

— До сегодняшнего вечера я не подозревала, что надо подумать и о вас. Но если это надо, если вы сказали мне правду о себе и если жизнь не сулит нам ничего, кроме разлуки, тогда да спасет вас господь, да смилуется он над вами!

Душевная чистота, с которой она открыла в этих словах частицу своей любви и своей боли, на миг проникла ему в сердце. Он обнял ее, словно она умерла и в смерти стала для него святыней, и поцеловал в лоб, как целуют умерших.

— Я обещал оставить вас одну. Позвольте хотя бы издали следовать за вами. Уже стемнело… вы так взволнованы.

— Я привыкла ходить одна по вечерам. Прошу вас, не провожайте меня.

— Хорошо, попытаюсь… Даю слово сделать все, что в моих силах, Лиззи, но других обещаний сегодня не ждите.

— Мистер Рэйберн, пожалейте и меня и себя и уезжайте отсюда завтра утром.

— Попытаюсь.

Юджин сказал это с необычной для него серьезностью. Она подала ему руку, быстро отняла ее и зашагала вдоль берега реки.

— Неужели Мортимер поверил бы этому? — пробормотал он, оставшись один. — А я сам верю?

Оба вопроса относились к тому обстоятельству, что на руке, которой он прикрывал глаза, были слезы. «Вот нелепость! Если бы кто увидел меня сейчас!» — тут же мелькнуло у него в голове. А следующую мысль родило недовольство той, кто была причиной этих слез: «Но все-таки моя власть над ней бесспорна, что бы она там ни говорила».

Подумав это, он вспомнил ее лицо, когда она опустила голову, не выдержав его взгляда. И как и в первый раз, тревога почудилась ему в ее мольбах и в слабости, которую ей не удалось преодолеть.

— Она любит меня! А такая сильная натура должна быть сильной и в любви. Она не может отдаваться одному чувству всецело, другому наполовину, а в третьем проявлять малодушие. Нам с ней придется быть верными себе до конца. Если моя натура поминутно взыскивает с меня, ей тоже не избежать этого.

Продолжая разбираться в самом себе, он думал: «А если жениться на ней? Если пойти на такую нелепость, как переписка с МПР по этому вопросу? Узнав о моей женитьбе, МПР, безусловно, призовет на помощь все свои умственные способности. Какими же доводами он вооружится против меня, законника? „Тебе претила женитьба ради денег и ради положения в свете, так как перед тобой маячил страшный призрак — скука. А ты не боишься заскучать, если женитьба не принесет тебе ни денег, ни положения в свете? Ты отвечаешь за себя?“ И законник, несмотря на все свое адвокатское красноречие, в глубине души должен будет признать: „Правильно рассуждаете, МПР! Я за себя не отвечаю“.

Призвав на помощь свое обычное легкомыслие, Юджин вдруг почувствовал всю недостойность и пошлость такого тона там, где речь идет о Лиззи.

— Да… — продолжал он через минуту. — Хотел бы я видеть человека (Мортимер исключается), который взялся бы убеждать меня, что это чувство к красивой и достойной девушке, против моей воли родившееся во мне, не настоящее и что я не останусь верен ему. Повидать такого человека, который сказал бы мне все это и вдобавок попытался бы развенчать ее в моих глазах, хорошо было бы именно сегодня, так как сегодня я особенно злюсь на некоего Рэйберна — личность малопривлекательную, а если уж злиться, то лучше на кого-нибудь другого. «Юджин, Юджин, Юджин! Нехорошее дело ты задумал!» — вот что вызванивают колокола Мортимера Лайтвуда, и сегодня в них слышится что-то уж очень печальное.

Он медленно зашагал вдоль берега, продолжая отчитывать себя:

— Скажи, чудовище, почему ты ставишь на одну доску невесту, которую тебе деловито подыскал твой отец, и ту девушку, которую ты нашел сам и к которой тебя влечет все больше и больше? Осел! Это называется у тебя логикой?

И снова его мысли вернулись к той минуте, когда он впервые почувствовал свою власть над ней и когда она открыла ему сердце. Не уезжать отсюда, испытать ее еще раз — таково было опрометчивое решение, к которому он пришел. Но вот опять: «Юджин! Юджин! Юджин! Нехорошее дело ты задумал!» И в ответ на это:

— Дорого бы я дал, чтобы заставить Лайтвуда умолкнуть! Его звон смахивает на погребальный.

Подняв голову, он увидел, что молодой месяц уже высоко стоит над деревьями и звезды начинают мерцать в небе, меняющем желтовато-красные тона заката на спокойную синеву летней ночи. Тропинка все еще вела его вдоль берега. Он круто повернул назад и увидел перед собой человека, который так близко шел следом за ним, что ему пришлось отступить в сторону, чтобы избежать столкновения. Человек нес на плече не то сломанное весло, не то багор, не то кол и, точно не заметив его, прошел мимо.