Наш человек в Киеве - [17]

— Да разве же это коммунисты, — горько отозвался он. — Это же типичные ревизионисты и соглашатели, капиталистические подпевалы и оппортунисты. Хуже того, они антисемиты и религиозные фанатики. Где там у них коммунизм, в каком месте?

— Тебе не угодишь. Но, в любом случае, нацикам в России такой воли не дают, как здесь. Националистов в России не видно и не слышно сейчас.

— Насчет этого — согласен, нациков у вас прижали. Но ведь Путин не вечен. Что будет, когда он уйдет? У вас тогда начнется такая же херня, как и здесь.

— Не начнется. Нам уезжать из страны уже некуда, так что порядок наведем по месту жительства.

— Мы вот тоже думали, что наведем порядок сами. А когда нацики начали наших людей по одному вылавливать и убивать, как-то не нашлось адекватного ответа.

Он помолчал, а потом произнес с какой-то темной, искрящейся злобой:

— Нам бы нужно было тоже их убивать, понимаешь? А мы все струсили. Надо было тоже убивать! Их же было сначала немного, ну, сто, ну, двести отморозков. Надо было их просто убивать, мразей, они бы быстро кончились!

— Да вам бы полиция не позволила. Здесь только нацикам можно, убивать……

— Это верно, полицаи за них, — согласился он. — У нас в итоге к маю 2014 года, еще даже до того, как они сожгли людей в Одессе, была перебита вся верхушка. Ну, то есть, кого убили, кого искалечили, кого запугали, а кто бежал. Мы вот в Киеве тогда остались без руководства вообще…

Он снова замолчал, внимательно рассматривая свои исцарапанные руки. Я не торопил его. Больше всего мне хотелось достать сейчас камеру и снять для наших избалованных зрителей эти настоящие, живые эмоции, но было понятно, что это невозможно.

— У вас же оставались какие-то авторитетные персонажи в руководстве компартии, — сказал я осторожно.

— Да, были, конечно, разные фигуры, но они на самом деле ничего не решали. Они только ныли в президиумах, что ай-ай-ай, «наступает фашизм», «мы все как один должны остановить его». Особенно красиво это получалось у них на международных конференциях. Знаешь, как это бывает где-нибудь в Германии, в тепле и безопасности. «Европа должна вспомнить, к чему приводит поддержка фашизма», и прочее бла-бла-бла. А Европе было насрать — у нее свои задачи, и среди них нет такой задачи, как борьба с фашизмом на Украине. Европе интереснее другое. Фашисты им безразличны, больше того, фашистов они прямо поддерживают, дают им деньги, оружие, все что угодно!

Он распалился, снова гордо поднял лохматую голову, привстал из-за стола, и на нас начали оглядываться с соседних столиков.

— Надо уходить, — быстро сказал я ему.

Он тут же встал, и мы пошли на выход. Но далеко не ушли — неподалеку от выхода нас нагнал коротенький толстенький мужик с острыми маленькими тревожными глазками на широком лоснящемся лице.

— Андрей, я же просил не устраивать здесь политических собраний, — прошипел он еле слышно, придержав Андрея под руку.

— Извини, Василий, случайно разошелся. Так-то мы просто поесть пришли, — откликнулся Андрей, примирительно подняв тонкие руки прозрачными ладонями вверх.

— Смотри, мне неприятности не нужны, ты знаешь, — с нажимом добавил хозяин, с подозрением разглядывая меня.

— Все было очень вкусно. Спасибо, товарищ, — сказал я ему совершенно искренне.

— «Товарищ», — передразнил он меня. — Не знаю я, какой ты мне теперь товарищ, если ты — москаль. Идите уже оба с богом, не отсвечивайте тут лишний раз.

Уже на улице, у дверей столовой, мы с Андреем попрощались. Я вернул ему флаг, он засунул его под мышку и быстро ушел, повернув в ближайший переулок.

Я не успел попросить его о контакте, но потом подумал, что, может, и правильно — часто такие безумные активисты являются агентами политической полиции. Он бы сдал меня в тот же день, а мне это надо? Чем меньше контактов, тем спокойнее спишь.

С другой стороны, интервью с реальным коммунистическим подпольем — это была бы очень крутая журналистская удача. Хотя, Андрей же сам признавал, что до подполья его не допускают — значит, не доверяют. И тому, видно, есть причины.

Я брел по улице, размышляя о превратностях коммунистической идеи в странах бывшего СССР. Поразительно, конечно, с какой быстрой готовностью бывшие коммунисты превратились в настоящих капиталистов, какими их раньше изображали на карикатурах или в советских художественных произведениях. Они стали беспринципными, жадными, наглыми. И как же быстро вместе с коммунизмом бывший СССР покинул интернационализм — особенно в азиатских республиках. И как странно, что национализм в самых гнусных его формах предпочли не заметить в цивилизованной Европе — ни откровенный апартеид русскоязычного населения в Латвии и Эстонии, ни военизированные отряды штурмовиков на Украине с их точным копированием нацисткой символики, слоганов и прочего ксенофобского антуража.

Неожиданно для себя я добрел до здания парламента, где уже началась акция переселенцев из замученного гражданской войной Донбасса. Несколько десятков человек стояли вдоль ограждений, держали в руках самодельные плакаты и как-то на редкость робко скандировали: «Украина — общий дом, почему я стал бомжом?». Особенно старался мальчишка лет десяти, да и остальные дети были намного активнее взрослых.