Вахтенный матрос постучал в дверь кают-компании и доложил:
— Капитан Уздяков на борту корабля.
Крутов округлил глаза и недовольно поморщился.
— Легок на помине…
— Чует, где выпивают, — усмехнулся Школьников.
Новосельцев не успел спросить их, почему они такого нелестного мнения о командире базы, как в кают-компанию боком втиснулся высокий капитан с широченными плечами. Лицо у него было квадратное, с массивной нижней челюстью. Небольшие светлые глаза и узенькие реденькие бровки казались непропорционально малыми по сравнению с толстым носом и большими губами. Люди с такой внешностью не забываются даже после мимолетной встречи, и Новосельцев сразу узнал его, но не мог вспомнить, при каких обстоятельствах познакомился с ним.
Мощная фигура капитана, казалось, заполнила всю небольшую кают-компанию, и всем вдруг стало тесно.
Уздяков поздоровался с покровительственными нотками в голосе и подал каждому толстую руку. Здороваясь с Новосельцевым, он склонил набок голову и произнес с некоторым удивлением:
— А мы как будто знакомы с вами. Дай бог память, сейчас припомню.
Он наморщил лоб и приподнял узенькие белесые брови. От этого и без того маленькие глаза совсем сузились.
— Припомнил, — и снисходительно улыбнулся. — Однажды на Приморском бульваре нас познакомила девушка. Ее звали Таней.
— Точно, — подтвердил Новосельцев, сразу вспоминая далекий летний вечер в Севастополе, когда он с Таней сидел на скамейке.
К ним подошел старший лейтенант с молодой женщиной, державшей его под руку. Таня познакомила их, и они с полчаса гуляли вместе. А когда Уздяков с женой распростились с ними, Таня сказала, что Уздяков большой оригинал, увлекается древней философией, у него вся квартира заставлена шкафами со старинными книгами.
Уздяков сел, покосился одним глазом на опустошенную бутылку и повернулся к Новосельцеву с вопросом:
— А где, позвольте спросить, сейчас Таня?
— На фронте. Снайпер, — коротко ответил Новосельцев.
— Ого! — толстые губы Уздякова вытянулись в трубочку. — Уж не про нее ли это недавно писали во флотской газете? А я подумал, что однофамилица. Героиня, значит. Вы не успели жениться?
— Не успели. Война помешала.
— А теперь? Впрочем, вопрос лишний.
Школьников хмуро поглядывал на Уздякова, постукивая пальцами по столу. Притушив папиросу, он поднялся и вышел. Через минуту лейтенант вернулся и безразличным тоном произнес:
— На сигнальной мачте «твердо». Значит, жди с минуты на минуту самолеты.
Уздяков кинул на него встревоженный взгляд и заторопился:
— Эх, и поговорить времени нет. Дела, дела… Впрочем, еще увидимся не раз.
Последнюю фразу командир базы договорил уже за дверью. Когда он прытко поднялся по трапу на палубу, Школьников и Крутов переглянулись и рассмеялись.
— Почему смех? — удивился Новосельцев.
— Наш мощный капитан, мягко выражаясь, побаивается бомбежки. Теперь он надолго засел в подвале, — пояснил Крутов.
— Неужели такой трусливый?
— Он не называет это трусостью. По его мнению, нечего бравировать своей смелостью, когда налетают самолеты, а надо быстро спешить в укрытие.
— У него на словах все правильно, — с неожиданной злостью сказал Крутов. — А ну его. Выпроводили деликатно — и хватит о нем говорить.
— А самолеты?
— Владимир их выдумал, — кивнул Крутов в сторону Школьникова. — Только так и спасаемся от него и от его длинных речей.
Он сбегал в каюту и принес гитару.
— Твоя, — протянул он Новосельцеву. — Сохранил в целости и сохранности.
— Спасибо, — проговорил Новосельцев, прижимая гитару. — Старая подружка, еще в училище купил.
— Морскую застольную песню знаешь? Впрочем, откуда тебе знать, она недавно появилась. Хочешь, спою?
— Спой.
Крутов взял у него гитару и под ее аккомпанемент запел:
В дни праздничной встречи, за дружной беседой
Сошлись моряки за столом.
Мы выпьем сегодня за нашу победу
И выпьем и снова нальем…
Новосельцев сдержанно похвалил песню, но не удержался от замечания:
— В песнях все о победах поем, а где они? Севастополь оставили, Новороссийск — тоже. Что-то мне не нравится, друзья, как мы воюем. Ума не приложу, как могли так быстро сдать Новороссийск.
— Кутерьма там получилась, — сказал Школьников. — За него можно было драться. Местность там подходящая. Кто-то, похоже, завалил все дело.
— Кто знает, — проговорил Крутов, кладя гитару на диван. — У немцев были превосходящие силы. Морская пехота дралась там здорово. Батальон морской пехоты гитлеровцы прижали к берегу. Четверо суток моряки отбивались от танков, но так и не отдали клочка земли, за который зацепились. На четвертые сутки ночью мы сняли их с берега. Они оставили на берегу пустой ящик, на котором написали на память фашистам: «Мы еще вернемся! Черноморцы!» Вот как дрались! По-севастопольски!
— У меня мать осталась там, — вздохнул Новосельцев.
— А может, успела эвакуироваться?
— Кто знает, — Новосельцев тряхнул головой. — Когда же вперед, друзья? Что слышно?
Оба лейтенанта пожали плечами.
— Оборона сейчас плотная, — заметил Крутов. — Едва ли немцы прорвут ее. Будем, видимо, изматывать их в обороне.
Друзья говорили бы допоздна, если бы не пришел вестовой и не потребовал Школьникова к командиру дивизиона.
