Нас украли. История преступлений - [32]

— Да. Я потом принесу чеки.

— Чеки? Ну давай…

— А где тут магазин?

Обманет, конечно. А какой выход? Скоро тут появится сын. Так или иначе она должна будет вести хозяйство. Дай бы Бог не сбежала. Да нет, ей некуда идти.

— Магазин получше тут, на Нижегородской. Из подъезда налево и на углу.

— Что купить?

— Ну что будет.

— Молока, кефира…

— О, я не большой специалист по молочному. Этого мне не надо.

Пауза. Алина смотрит в сторону. А, это же ей нужно молоко.

— Мне бы сосиски, — автоматически продолжал он. — Колбасу… Рыбные консервы.

— А это бывает?

— Ну да. Выбрасывают. Правда, большие очереди. Я не могу стоять. А это мне дали на работе, у нас раз в неделю заказы.

— А я ела в столовой всегда.

(Про рестораны она будет молчать.)

— А ты где жила?

— В общаге. Но я уже послала заявление туда насчет академического отпуска… Меня, наверно, выселили. Вещи мои, скорее всего, пропали… Подруги говорят, в моем блоке уже живут другие. Насчет вещей ничего не знают. Меня забрали в больницу из аэропорта…

Задумалась чуть ли не со слезами на глазах.

Сергей поспешил встрять:

— Машины вещи остались… Вы вроде одинаковые.

— Вы знаете, мне не хочется.

Честно сказала.

— Хозяин барин. А вообще ты откуда?

— Дом у меня был. На станции Загорянка. Мама умерла.

— От чего?

— От туберкулеза. Последний год была в больнице, умерла в санатории в Крыму. К ней не пускали. Похоронили там.

— Понятно.

— Пока могла, она в Москву ездила на работу. Торговала на рынке до последнего…

— Понятно.

— …семенами цветов. А там бывает очень холодно. Она была по специальности растениевод, закончила сельскохозяйственную академию. Но потом я родилась. Она вставала в четыре утра и по морозу каждый день кроме понедельника ехала на рынок. Там еще надо было платить за место… Сначала приходилось торговать на улице… В каникулы мы ей помогали.

— Трудовое воспитание.

— А, у нее уже не было сил. Постоянные плевриты.

— А отец?

— А отец нас покинул. Это уже когда мать умерла, он пришел и заселился с женой в наш дом. Я поступила в университет к тому времени, жила в общежитии… Брат пошел в армию… Приезжаю на выходные — там собака отвязанная бегает, и какая-то тетка стала говорить, не шастай сюда. Отец показался на крыльце и махнул мне рукой, уходи. А брат после армии женился, сунулся туда, ему говорит эта же тетка, не пущу, и он ушел жить к жене в Дедовск. А у отца уже каких-то двое детей…

— Дела, — скучно сказал Сергей.

— Но у меня была перспектива аспирантуры… С общежитием в ДАСе. В доме аспирантов. Мой научный руководитель предложила мне…

С упором на «предложила». Понятно. Намекает, что была честной студенткой.

— Ты на каком факультете?

— Я на русском отделении филфака. Древние памятники. Ну это малопопулярно.

— Во как. Знаешь старославянский?

— Ну как сказать знаю… Это же мертвый язык. Много неясного. Я два раза ездила в экспедиции археологические. Господин великий Новгород, слышали?

Строит из себя ученую. А сама была занята, разумеется, личной жизнью. Что и кончилось полным крахом. Ребенок помер, жить ей негде. О, тоска зеленая.

— А какие языки знаешь?

— В основном славянские, болгарский, польский, чешский… Читаю, а говорить не могу пока. Ну и инглиш так себе. Перевожу как могу со словарем. Литературу приходилось подчитывать и на французском.

— Хорошо. Надо спать, тебе в шесть вставать.

— В пять. В семь уже надо быть с бутылочками. Извини, я удалюсь.

Села в углу в комнате, достала из сумки все свое имущество: две пеленки из роддома с печатями, майонезную баночку…

Думала: где взять денег хотя бы на бельишко, на вторые носки. Свитер тоже надо стирать и вешать на батарею.

Сергей пошел в ванную, плескался там, потом как-то растворился. Прошмыгнула в ванную.

Сергей, оказывается, лег на кухонном диванчике.

Постирала с себя все белье, сменную пеленку, пропитанную кровью, свитер, носки и майку.

Все отнесла, разложила на батарее.

Поискала в шкафу, нашла мужскую рубашку, легла в ней: что делать.

Машино не могла ничего надеть.

Подложила под себя старые газеты, чтобы не закровянить постель.

Вот ваты нашла целый мешок, Маша запаслась.

Сколько же денег надо на обзаведение имуществом! Нет совершенно никаких вещей.

Надо бы завтра все-таки съездить в общежитие к Фаине. Хоть что-то выручить.

Ох. Никогда не было такой нищеты в полном смысле слова.

Знал бы Сергей, что ребенок не его, мигом бы выгнал.

Помолилась как-то по-своему, Господи, прости. Господи, помилуй нас с маленьким мальчиком. У нас ничего нет, мы одни на белом свете вдвоем. Я и мой сыночек. И только хитростью можно спастись, только придумать что-то.

Немного денег лежало на тумбочке. Жмот, однако, этот Сережа.

27. Самара Геннадиевна и Зоха

— Ну и вот, — рассказывала Софья Станиславовна, санитарка из роддома, — можно я вам налью? Я в гости пришла со своим. Мы не можем ждать милости от кого-то! Ну вот. Выпьете? Нет? Ну хорошо. Я (буль-буль-буль) шла мимо и слышала. Дама эта кричала прямо в сорок восьмой детской: как на моего мужа похож, я хочу этого мальчика. Ну… За ваше здоровье! Так. Ей же Галина главврач предлагает того, которого та девка из сорок восьмой палаты, Речкина, хотела оставить в роддоме. А эта уперлась, хочу другого! Мальчика Серцову Мрию… У нас дети по имени мамочек записаны. Сестры говорили, что на этого ребенка Речкиной уже оформили смертность, у нас прозектор, то есть врач по вскрытиям… В патало-аналогии в подвале (ясно так произнесла, патало-аналогии), она что хочешь подпишет за деньги, Канаева доктор. Какой хочешь диагноз. А то, если мать бросает ребенка в роддоме, это по правилам целая волокита, оформлять бумаги, потом он месяц должен оставаться у нас. Потом его посылают в дом малютки… А еще есть очередь за детьми. А это большие деньги. Ну и они просто делают, объявляют умершими. У нас самая высокая смертность. Я стою у сорок восьмой палаты, детской, на четвертом этаже. Ну вот (она хорошо хлебнула). Отличный портвейн, «Кавказ», я специально купила, попробуйте. Я в этом соображаю. Я специалист, которого уволили. Техник-технолог ликеро-водочной промышленности. Ну вот. Я полы подмываю в коридоре около сорок восьмой детской и все слышу. У нас какие номера у взрослой палаты, такой же номер и у детской. Они, главврач и эта баба немолодая, выходят оттуда, а я сразу убралась от греха в палату напротив. В сорок седьмую. Как бы обтираю дверь с другой стороны. Ее век никто не протирал. Стекло такое матовое. Но все слышу. Они ушли. Я вернулась домывать пол в коридоре. Домыла, только двинулась в эту детскую, гляжу, Галина Петровна, главный врач, опять в конце коридора. Я опять в палату напротив. Галина, главврач, она так быстро в детскую сорок восьмую шнырь! А я: девочки, я опять, я вам недопротерла дверь. У нас детские тоже под теми же номерами, что и палаты рожениц. Я ничего против нее не имею, против Галины главврача, но она меня за что под суд хотела отдать? А вы меня выручили, узел мне подбросили… Могли бы и не отдавать на хрен… Меня бы и посадили… А что у меня мама останется одна парализованная… Подыхать… (Махом выдула полстакана.) И сынок без передач… Сидит, уже второй год пошел. А я не брала их шубу! (Ее повело опять на подробный рассказ о вчерашнем происшествии.)