Нас предала Родина - [78]

Часов в двенадцать стороне Микрорайона застучали автоматы, гулко захлопали гранатометы. Звуки не затихли, как обычно через несколько минут, наоборот, только усилились. На всякий случай спустились в подвал.

Стрельба не приближалась, но и не отдалялась в течение часа, потом постепенно сошла на нет. И почти тут же канонада раздалась с другой стороны — от Старых Промыслов.

Борис слазил в погреб и принес в подвал три бутылки настоянного на чабреце самогона. Мало ли — вдруг Новый год тут встречать придется?

Стрельба стихла, солнце вновь спряталось за тучами. В подвале уютно горела масляная коптилка, освещая маленькую «комнату» желтым прыгающим светом. Женщины разговаривали, Славик, пользуясь случаем, пытался читать, Мовлади дремал. Борис, отец и Алик вышли покурить, и тут грохнуло гораздо ближе. Алик осторожно поднялся по ступенькам, высунул голову, прислушался:

— Похоже, у вокзала!

Борис тоже поднялся, выглянул. На улице почти стемнело, лишь на западе багровела полоска неба. Лучи заходящего солнца оконтуривали черную громаду Президентского дворца, делая его похожим на средневековый замок, приготовившийся к осаде.

Темное небо прошила трассирующая очередь, эхо отразило звук от домов, бросило в подвал, и Борис автоматически втянул голову в плечи. Стало немного стыдно, Борис оглянулся: Алик с каменным лицом вслушивался в звуки боя, отец курил внизу, прикрывая огонек рукой. «Не заметили! А стреляют что-то действительно здорово. Странно, ведь часов через семь Новый год».

— Алик, Боря, — раздалось снизу. — Чего тут стоять, пойдем лучше старый год проводим.

Отец разлил коричневый напиток, и тут же, как по заказу, стихла стрельба.

— Пусть все наши печали останутся в старом году! — сказал Алик.

— Пусть! Пусть так и будет! — как заклинание повторили шесть человек.

Разномастные стаканы и кружки ударились друг о друга, по стене пробежали тени от шести рук.

— Ура! С наступающим! — громким шепотом сказал Славик, поднимая кружку с водой.

К шести теням добавилась еще одна, маленькая.

Захлебываясь, затрещали автоматы, тяжелым басом присоединился пулемет и, перекрывая все, гулко ударил танк. Тут же завизжали гранатометы, снова все перекрыл танковый залп. Опять автоматы, снова пулемет. Гранатометный разрыв, танк, пулемет, танк, гранатомет.… Какие-то новые звуки — как будто кто-то бьет по дну бочонка, короткий свист, сухой разрыв. Опять танк…

«С Новым годом! — подумал Борис, инстинктивно втягивая голову в плечи. «БАМ!» — резко хлопнуло рядом. Словно рванула гигантская хлопушка.

— Что за че!.. — начал, было, Мовлади и прикусил язык.

БАМ! Ощутимо подпрыгнул бетонный пол, поток воздуха дернул коптилку, разбрасывая по стенам желтые блики.

Славик бросил кружку, зажмурил глаза и заткнул уши ладонями.

Еще один залп, еще разрыв. Короткий, меньше удара сердца промежуток и опять взрыв. Даже здесь, в подвале, грохот рванул по барабанным перепонкам, и Борис непроизвольно открыл рот. Славик перескочил на кушетку, схватил две маленькие подушки, закрыл ими уши. Словно почувствовав, Ирина открыла глаза и, бросив руку Бориса, пересела к сыну. Обняла, прижала к себе.

Опять удар, словно раскат грома, пулеметный стук, кажущийся теперь почти ласковым, снова удар по дну бочонка и резкий сухой взрыв. Пляшут по стенам испуганные блики коптилки.

Время будто остановилось. Борис то закрывал глаза — и тогда в первозданной темноте в такт сумасшедшему оркестру расцветали в глазах огненные круги. Мозг пронзало дикое ощущение, что никого больше нет. Никого и ничего. Ни подвала, ни города, ни мира, ничего. Его тоже нет. Только этот сводящий с ума грохот, только эти разноцветные круги. И Борис открывал глаза.

Дерганый свет коптилки выхватывал из темноты искаженные лица.

Мовлади, уставившийся в одну точку и что-то беззвучно шепчущий.

Прикрывший глаза и, казалось, окаменевший Алик.

Тяжело дышащий и раскачивавшийся, словно в трансе отец.

Испуганная мама с дорожками слез на растерянном лице.

Уткнувшийся в грудь Ирины Славик. Тонкие ручонки крепко прижимают к ушам подушки, спина вздрагивает от каждого взрыва.

Ира… Сбившийся с головы шарф, растрепанные, совершенно не похожие сейчас на водопад, волосы. Склоненное к сыну лицо с широко открытыми глазами, что-то шепчущие губы.

Господи, кончится это когда-нибудь?!

Тяжелый удар в очередной раз заставил подпрыгнуть пол, отозвался тупой болью в голове — и наступила тишина. Тишина была оглушающей, невозможной. Как будто бы исчезли вообще все звуки, как будто бы уши забили ватой. Не бывает такой тишины! А может, он оглох?

Та… та… та…

Что это?

Та… та… та…

Что?

Борис закрыл глаза, прислушался. Нет, ничего не понять. В ногах вата, ноги не сдвинуть с места, в теле тоже вата, и в ушах вата, везде одна вата… вата, черт. И что-то стучит, стучит…

Борис с усилием сглотнул, и тут же вернулись звуки. Словно открыли плотно запертую дверь, словно выбило из ушей пробки. Стучало не в голове, стучали автоматы, и Борис даже улыбнулся — настолько привычными и домашними показались эти звуки.

— Фу… — выдохнул Алик. — Боря, выпить еще есть?

Самогон вспыхнул внутри и потек по жилам — по спине, вдоль спины, вверх и вниз, в пах, в плечи, в голову — и боль ушла. И можно двинуть ногами, можно нормально вздохнуть, и коптилка опять горит ровно, и не прыгают по стенам хищные блики.