Нас обвенчает прилив… [Ромео и Жанетта] - [16]

. Как мне хорошо от вашей руки. Я — как лошадка, которая знает, что она больше не споткнется… Как вдруг стало тихо. Разве дождь кончился?

Фредерик. Не знаю.

Жанетта. (Еще через некоторое время.) Как будто что-то тихо разрывается во мне. Мне кажется, что я никогда не сделаю вам зла. Как вы думаете, именно это называют нежностью?

Фредерик. Не знаю.

Жанетта. Я тоже не знала. Я только читала в книгах. Мне казалось, что это придет еще нескоро.

Фредерик. Я тоже так думал…

Жанетта. Но это не настоящая, не правда ли? Слишком уж скоро! Я имею право желать вас, быть счастливой в ваших объятиях, но не любить так. Как могу я вас любить? Я даже не знаю вас.

Фредерик. И я вас не знаю, но вот сегодня вы будете моей женой. Женой и преданным другом, все вместе. На всю жизнь, до самой смерти! Такая чужая, непонятная и далекая. Как странно! И как просто!

Жанетта. Для наших сомкнутых рук, для моей головы на вашем плече это просто. Но для наших сердец…

Фредерик. Все не так, как я представлял себе. Я думал: она будет серьезной и одетой в черное, как другие девушки нашей округи. Спокойное лицо с ясными глазами, аккуратно уложенные волосы… Такой верный цыпленочек, бодро, без жалоб несущий свое бремя рядом со мной. Так нет! Ваши глаза, в которые мне страшно погрузиться, растрепанные космы, разбойничий вид, привычка лгать — все то, что я ненавидел — я люблю!

Жанетта. А если я больше не буду врать и гладко причешусь?

Фредерик. (продолжая). Я думал: у нас будет двое детей. Старшего мы назовем Аленом, он вырастет ужасным озорником, а маленькая Мари, которая появится позже, будет нежная, как птичка. И вечером, когда я вернусь домой после работы, мы станем вместе по складам читать книги. Ну и вот, как все просто. Не будет тихих вечеров под лампой, внимательно-доверчивых глаз. Вместо них — пустые комнаты гостиниц, ваша ложь, наши ссоры, наша боль…

Жанетта. Почему вы говорите об этом с такой нежностью?

Фредерик. Потому что это хорошо. Не так хорошо, как я мечтал, но хорошо. Хорошо, когда дойдешь до чего-нибудь, хотя бы до предела отчаяния, и можно сказать: «Ах, так вот оно. Значит, я уже пришел».

Жанетта. И вы думаете, что мы пришли?

Фредерик. Теперь уже да. Это тянулось неимоверно долго, шли мы странным путем. Но я чувствую ваше тепло рядом со мной, и у этих последних минут перед тем, как мы полностью соединимся друг с другом, привкус помолвки. Именно так!

Жанетта. Вы уверены, что это помолвка со мной?

Фредерик(улыбаясь). Надо думать.

Жанетта(настаивает). И несмотря на то, что вам хотелось другого? И вы принимаете на себя всю ответственность? И если мне будет плохо, то станет плохо и вам, и если ко мне придет горе, то половину, так или иначе, вы берете на себя?

Фредерик. Так или иначе.

Жанетта(говорит после минутного молчания). Я понимаю, почему они серьезны.

Фредерик. Кто?

Жанетта. Настоящие невесты (Встает). Но чего я не понимаю, как после они… они лгут. Как после шепотом рассказывают друг другу на кухне о своих похождениях. Если бы я однажды поклялась вся в белом, с букетом, в церкви, и сказала тому, кто стоит рядом со мной перед алтарем: «С этой минуты я твоя жена, и добро и зло — все наше общее, все пополам — это было бы, как солдатская присяга перед знаменем, и я бы скорее дала себе отрубить руку, чем нарушила ее»! (Поворачивается, кричит). Почему вы все время думаете о Юлии? Почему вы все время говорите о Юлии?

Фредерик. О Юлии? Разве я что-нибудь сказал о ней?

Жанетта. Разве вы себя не слышите? Каждый раз, когда вы умолкаете, вы кричите: «Юлия!»… Каждый раз, когда ваши глаза останавливаются на мне, вы смотрите на нее, и я невольно оборачиваюсь. Ведь вы же знаете, что я её противоположность. Взгляните на меня, это я здесь, я, а не другая, со всем, что во мне есть плохого и хорошего, связанного в запутанный узелок. И берите меня, не распутывая…

Фредерик. Замолчите!

Жанетта. Что вы делаете вдали от неё, вдали от вашей матери, вдали от конторы, от улиц вашей деревни, вдали от всего, что хорошо и незыблемо в этом мире? Почему вы очутились здесь вместе с лживой, растрепанной, орущей девкой, за которую вам стыдно и которая не принесет вам добра? Вы хотите её, так берите скорее — сегодня вечером она уступит вам, она ваша! А утром, удовлетворив свое желание, бегите скорее к своей Юлии. В вашем сердце она, а не я!

Фредерик(взяв её за руку). Перестаньте. Мы причинили друг другу уже достаточно боли.

Жанетта(сопротивляется, вырывает руку). Валяйте, делайте мне больно! Скрутите мне руки, как тогда, когда защищали её! Вы ведь веки-вечные будете пай-мальчиком! И там, в деревне, если бы у неё хватило пороху драться, рискуя своим чистым передничком и аккуратно обернутыми книжечками, она наверняка бы пристроилась к примерным детям из команды «Бесстрашных»!

Фредерик. Сумасшедшая!

Жанетта. И уж точно, вы заслонили бы её собой, сели бы я бросала в неё камни — чтобы ей не было больно, чтобы она не получила ни царапинки! Вы ведь заслонили бы её собой, как сегодня, когда я хотела её ударить, да?

Фредерик(глядя прямо ей в лицо, сурово). Думаю, что да.

Жанетта(кричит совсем по-детски). А я бы натравила на вас всю свою шпану! Вас бы привязали к дереву, и я на ваших глазах сделала бы скальп из хорошеньких причесанных кудельков Юлии!.. Ах! Почему мы уже не дети? Почему больше нельзя драться?