Нас называли ночными ведьмами. Так воевал женский 46-й гвардейский полк ночных бомбардировщиков - [24]

Торжество после боевой ночи было назначено на утро. Чествовали нас прямо на аэродроме. Выкатили бочку виноградного вина, из соседнего полка прислали винограду, но ветер дул такой сильный, что все угощение оказалось в песке. А в конце концов ветер так разбушевался, что пришлось придерживать самолеты за хвосты…

Когда ушли немцы с Тамани, они оставили на ней не только мины и горящие виноградники, но и полчища мышей, которые двинулись с горящей земли вслед за немцами, а дальше им идти было некуда — море. Наши домики были переполнены мышами. Во время дневного сна я не раз сгоняла с себя бегавших мышей, а как-то они обкусали мне два пальца на руке, долго не заживало… Ребята из БАО наделали мышеловок, и за ночь попадалось 20–25 мышей. А Полина Гельман рассказывала, что утром нашла у себя на груди семейство маленьких мышат, они удобно устроились…

Осенью 1943 года наши войска повели наступление на Керченский полуостров. В конце октября мы перебазировались на аэродром около маленького рыбацкого поселка Пересыпь на берегу Азовского моря и простояли там около 6 месяцев. Камень, море и ветер… Аэродром был на узкой полоске земли между морем и высоковольтной линией проводов, тянущихся вдоль дороги, параллельной берегу. Они соединяли косу Чушку и Темрюк. Провода служили прекрасной маскировкой. Кто бы мог подумать, что на таком кусочке земли расположен аэродром?

Все, что можно было собрать в метеорологии неблагоприятного для полетов, было собрано в этом месте: туманы, штормовые ветры и дожди. Мы с вечера выходили на аэродром и ждали погоды. Кое-кто засыпал под шум моря, Женя Руднева рассказывала сказки… А иногда и танцевали под звуки чьей-то губной гармошки. Неуклюжие, в унтах и меховых комбинезонах…

Только начинали летать — дул боковой ветер такой силы, что наши легкие машины почти опрокидывались — полеты прекращали. Стихнет ветер — взлетаем снова. Порой приходилось очень трудно. Незаметно с моря подползал туман и закрывал аэродром, когда экипажи были еще в воздухе. Тогда летчики шли на вынужденную посадку на берег Крыма или на Таманский полуостров.

Однажды на разведку погоды взяли с собой метеоролога, он был оптимистом, всегда уверял, что погода летная… Бершанская иногда ему показывала, что с моря уже ползет туман. После того как он до утра промерз на вынужденной, его отношение к прогнозам несколько изменилось…

Если экипажам удавалось благополучно посадить машину и потом можно было взлететь, утром они по одному возвращались домой. Продрогшие, замерзшие девушки заруливали на стоянки. А мы считали: все ли?

Обстановка на фронте была настолько напряженной, необходимость в наших полетах настолько велика, что приказывали летать и в плохую погоду.

С конца октября начались наши полеты на Керчь, когда мы прикрывали высадку десантов на побережье пролива.

По самому краю полуострова шла линия немецкой обороны. Десантные войска подплывали ночью на катерах или танкерах. С берега их обстреливала артиллерия, ловили лучами морские прожектора. Мы летали со специальной целью — бить по этим прожекторам и артиллерийским точкам.

Когда над целью появлялся самолет, немцы выключали прожектора. А наши машины появлялись над целью через каждые две-три минуты… Это давало возможность катерам подойти к берегу. Иногда пехотинцы просили: «Хоть не бомбите, если облачность низкая[12], хоть мотором шумите». За шумом мотора не было слышно шума винта подходящего катера.

В определенный момент, когда десант подходил к берегу, по сигналу ракеты мы переносили свой удар в глубь обороны противника и подавляли его артиллерию. (Подобным образом мы действовали и потом, при десанте через Вислу и Одер…)

Так мы прикрывали десант на пункт Эльтиген, южнее Керчи, где была высажена знаменитая сибирская дивизия Гладкова. Слава о ней шла по всей Кубани. Но нашим войскам не удалось соединиться с керченским десантом, они оказались в окружении немецких войск (с моря их тоже блокировали) на пятачке земли, без снабжения и помощи. Ночные авиаполки летали к ним и сбрасывали боеприпасы, продукты, медикаменты.

В центре Эльтигена стояла школа — единственный крупный ориентир. Надо было сбрасывать груз с южной стороны школы — с северной были немцы. Подсветить нам не могли: цель мала и простреливалась. Приходилось снижаться до 150–100 метров, чего ночью раньше никогда не делали. Часто работали двумя экипажами: первый бомбил огневые точки, второй сбрасывал продукты.

Когда бойцы этой дивизии все-таки прорвались к Керчи и потом проходили по Таманскому полуострову, они заходили к нам, благодарили за помощь, иногда жалели, что картошку сбрасывали им сырую, печь ее они не могли, по кострам враг сейчас же открывал огонь… Мы удивлялись, откуда они знали, что наш полк летал к ним, туда ведь летали и другие полки нашей дивизии.

Оказывается, только наши девушки, убирая газ, кричали сверху: «Полундра, лови мины» или: «Морячки, куда картошку?» С малой высоты голоса так хорошо слышны.

Гладков писал впоследствии, что девичьи голоса в темном ночном небе помогали бойцам больше, чем мины и картошка…

Иногда ставили перед полком и другую задачу: освещать САБом подходящие к берегу катера противника, не бомбить их, потому что практически попасть в катер ночью с большой высоты невозможно, а освещать, представляя ясную мишень для нашей артиллерии.