Нарвское шоссе - [74]

Места я уже слегка начал узнавать – по названиям, звучащим так знакомо: Кипень, Красное Село. Через них самих наша рота не проходила, они остались где-то в стороне. Но близко. И близко к Ленинграду. А те небольшие деревеньки, через которые мы проходили или где даже стояли, – их названия мне особо ничего не говорили. Жил бы я в Гатчине и мотался на это озеро порыбачить, а сюда, в деревню, теще огород копать, так знал бы подробно.

Пулемет наш вскоре погиб у болота… не помню точно название, они здесь сплошь называются какой-то там Мох, например, Ивановский Мох. Мы по дороге это болото обходили и попали под авианалет. Рассыпались с дороги, а потом, когда собрались, – ни Проши, ни тела пулемета, которое он нес. Воро́нка – и окровавленные тряпки… Куда потом дели уже ненужный станок – не запомнил. Может, сдали старшине, может – в болото зашвырнули. Куда он теперь-то… И перевели нас в пехоту. Сержанта отправили в соседний батальон, а остальных трех, кто еще в строю остался, раскидали по стрелковым взводам. И стал я пехотинцем, как и Миша с Алексеем. Иосифа ранило при артобстреле за день до того, а Арнольда при том же налете авиации контузило – не успел далеко отбежать от дороги. Эти дни как-то сливались друг с другом, наверное, из-за подавленного настроения, окрашивающего все в серый цвет. Да, я знал, что немцам Ленинграда не видать, но я помнил и про ужас блокадной зимы. К этому присоединялись невеселые размышления о себе – сколько меня еще будет терпеть здешнее время и не является ли то, что я потерял за неполный месяц два взвода, в которых служил, недобрым знаком.

Роту пару раз пополняли, но небольшое пополнение быстро таяло. Патронов и гранат хватало, с едой бывали перебои. Случалось и всего по разу в день поесть. Повара на нашу ругань виновато отвечали, что не могли найти нас. Пошлют их туда-то, они приедут, а окажется, что надо не туда, а в другое место. А, еще гранаты были явно ленинградского производства, потому что по виду слегка отличались от тех, что я видел под Кингисеппом. Добрый совет старшины я помнил и пользовался им. Сви́тера я себе не раздобыл, но разжился наганом и патронами к нему. Сначала я его прятал, потом стал носить открыто. Начальство на него внимания не обращало. Еще я на пару дней стал владельцем части оптического прицела. Я его свинтил с разбитой пушки и некоторое время наслаждался обретенной дальнозоркостью. А потом он пропал. Той ночью нас гоняли то сюда, то туда: то позволят спать, то подымут, то прикажут готовиться к атаке, то атаку отменят… Немудрено, что я свою оптику потерял. Но настроение и так было настолько низким, что потеря на нем не отразилась.

В моем новом взводе осталось человек шестнадцать, отделений оттого было два, и командир со связным. Моим отделением командовал младший сержант Гаврилов, он, наверное, был последним из кадрового состава взвода. Взводный был из запаса и пришел с пополнением под Нарвой, как Гаврилов говорил. А остальные тоже когда-то пришли, с каким-то пополнением или сами пристали, как Тимофей, служивший на каком-то береговом складе флота. При отходе он отбился от своих, а пристал к пехоте. Его в армейскую форму переодели, но перед боем он всегда вытягивал бескозырку из вещмешка и надевал ее вместо пилотки. Кстати, он воевал с винтовкой Симонова. У Гаврилова был ППД, а кроме того, еще ручной пулемет и три винтовки СВТ, так что пострелять мы могли довольно густо. К «дегтяреву» у меня душа не лежала, потому когда меня отделенный спросил, не хочу ли я во вторые номера, то ответил, что я был вторым номером на «максиме», а в ручном пулемете – ни ухом, ни рылом. Гаврилов оставил все так, как есть.

…День начался не очень удачно. Утром кухня запоздала, потому собрали, у кого что осталось, и по-братски разделили. Елисей Митрич, воевавший в Гражданскую, сказал, что ему старые солдаты говорили: перед боем лучше не есть, чтоб при ранении в живот выжить, поэтому перед боем поголодать полезно. Но свою долю сжевал быстрее нас. Патронов хватало, и пока это была единственная радость.

Первую атаку на обороняемые отделением два домишка какого-то хутора мы отбили. В правом домике из двух окошек комнаты работал пулеметный расчет (первый номер – Валентин и второй – Никифор), а из сеней стрелял я. Когда немцы откатились за канаву в поле, я дозарядил магазин и пошел к соседям. С ними было все в порядке: Валентин мрачно бдил у окошка, а Никифор набивал расстрелянные диски.

– Валентин, поглядывай в мою сторону, а я помогу диски набить.

Тот только кивнул в ответ. Он вообще мало разговаривал и всегда ходил с мрачным видом. Как он попал сюда – не ведаю, но петлицы у него были авиационные. Наверное, из наземных частей, что самолеты обслуживают. Силы в нем хватало, пулемет он таскал так же легко, как я свой карабин. Но что я заметил, он при переноске диск от пулемета не отделяет. А мне еще в батальоне говорили, что нельзя перебегать с заряженным пулеметом. Перебежал – и диск вставил. Ладно, я ему не командир. На то есть отделенный, пусть ему вставит, чтоб вынимал.

Я сел рядом с Никифором, взял второй пустой диск и стал вкладывать патроны по кругу. Неудачно задел фланцем гильзы за ободранное место на руке, и потекла кровь.