Народовольцы - [20]

Перовская. Ну! (Отталкивает Желябова, и он быстро уходит.)

Муравьев продолжает готовить свою речь.

Муравьев (подходит к окну). Обычною чередою шла воскресная праздничная суета огромного города. На улицах привычным потоком переливалось людское движение, и ничто среди этой пестрой спокойной толпы не говорило о том, что над ней уже веяло дыхание смерти… Хорошо… надо кончать… поспать уже не придется. Да, веяло дыхание смерти. (Подходит к столу, пишет.) И уже носились… да… носились кровожадные мысли убийц!

15

В конспиративной квартире. Участники покушения. Стук молотков.

Фигнер. Уже двадцать восьмое февраля, и ни одного готового снаряда! Что же это, Кибальчич?

Кибальчич. Проработаем всю ночь, но снаряды обязательно будут.

Фигнер. Заложена ли, наконец, мина в подкоп на Малой Садовой? Так затянуть, так затянуть!

Фроленко. К утру заложим. (Разворачивает газетный сверток, достает колбасу и бутылку вина, закусывает.)

Фигнер. Как ты можешь, Михаил?!

Фроленко. А ты желаешь, чтобы у меня руки дрожали, когда надо будет батарею соединить! Еще высплюсь!..

Кибальчич уходит в другую комнату. Стук молотков сильнее.

Фигнер. Что лавка?

Второй народоволец. Полицейский обход ничего не вынюхал, но подозрение на лавке есть.

Фроленко. Молодцы – три месяца так держаться!

Кибальчич (возвращается). Боюсь, жести не хватит! (Уходит.)

Фигнер. Не ходить бы тебе туда – заметен слишком. Михаил, кто-то выдает нас… Аресты последних дней неизбежно ведут к этой мысли.

Фроленко. Наверняка. Двадцать четвертого арестован Фриденсон, двадцать пятого – Баранников, двадцать шестого – Колодкевич… Бедная Геся.

Второй народоволец. Все равно завтра кончим, я вижу, как я умру!

Фроленко. Двадцать восьмого – Клеточников, главное несчастье – наш глаз в Третьем отделении!

Фигнер. Был бы Саша – ничего этого не случилось бы.

Фроленко. Да… Саша… Несчастная русская революция – все в ушах звенит. И так попасться, так глупо попасться! Кому? Саше! Это фатум. Сам, сам шел в силки. Надо кончать. Андрей торопит – главные силы Исполнительного комитета здесь, в покушении. А надо бы военных использовать, рабочих.

Фигнер. Андрей и там успевает.

Фроленко. Кажется ему, что успевает. Он и в подкопе, он и здесь. И завтра пойдет. Надо кончать, кончать!

Фигнер. Ты так говоришь, точно за завтрашним днем ничего уже и не будет, ты совсем оставил мысль, что это только начало…

Фроленко. Я ничего не вижу, только вот. (Показывает, как соединяют провода.) Только вот это.

Фигнер. Напрасно. Представь – царь убит. Правительство растеряно. Спокойное, но твердое письмо Исполнительного комитета. Пункты с требованием амнистии и свобод. Мы выделяем группу для переговоров с правительством, другую для переговоров с либералами. Кому суждено умереть завтра, тот умрет. Но тем тяжелее бремя живых…

Фроленко. Вера, ты феномен, а я забыл всю свою латынь. Наверно, кинусь в деревню, для политики не гожусь…

Фигнер. Ладно. Кинешься туда, куда пошлет Исполнительный комитет. Давайте еще раз пройдем план – здесь мелочь каждая может оказаться роковой. Наблюдение показало – на разводы караулов в Михайловский манеж царь ездит по Невскому.

На авансцене высвечивается студентка.

Студентка.Мы наблюдаем за ним уже месяц. Мой пост от Публичной библиотеки до памятника Екатерине. Если царь свернет по Малой Садовой, я дам сигнал, выну платок, вот так!

Фигнер. Вероятнее всего, он свернет по Малой Садовой, подсчет маршрута подтверждает нам это.

Высвечивается Якимова.

Якимова. А я опять, как в Александровске, хозяйка. Только теперь мы не кожевенный завод ставим, а на Малой Садовой сыры в лавке продаем, и муж у меня, конечно, есть, только уж не Андрей. Подкоп ведем из нашей комнаты, окно завешиваем, чтоб с улицы света не видать. А свет только что от лампадки перед иконой Георгия Победоносца… Тяжело, особенно как на сточную трубу наткнулись. Вонь была такая, что мужчины больше двух минут в подкопе не выдерживали – в обморок падали…

Фроленко. Анна заметит взмах платка, подаст сигнал мне. Я сомкну батарею.

Якимова. Подам, подам… Фроленко сомкнет провода и… погибнет.

Кибальчич (входя). Я старался рассчитать заряд так, чтобы прохожие на тротуарах не пострадали от взрыва. (Уходит.)

Фигнер. Он свернет по Малой Садовой… Если же он уцелеет…

Стук молотков сильнее.

(Затыкает уши.) Я с ума сойду от этого стука!

Кибальчич (входя). Все время кто-то берет мои плоскогубцы – так нельзя! (Уходит.)

Фроленко. Если он уцелеет, тогда метальщики…

Высвечивается Тимофей Михайлов.

Тимофей Михайлов. Я в дружине метальщиков, Андрей Иванович нас поднял. Мы про подкоп ничего не знали. Нам не положено. Конспирация. Если он уцелеет, тогда после развода будем ждать его выезда из манежа, тут уж податься ему некуда. И тогда метнем.

Высвечивается Рысаков.

Рысаков. Да, мещанин города Тихвина. да, Рысаков. Мне девятнадцать, студент. Я с Андреем Ивановичем. Да, я метальщик.

А он все не шел и не шел… Скорее бы утро… Я все его ждал.

Когда Андрей Иванович, мне спокойно, а он все не шел.

Высвечивается молодой народоволец.

Молодой народоволец. Ему, мне или другому – кому придется нанести страшный последний удар, который гулко раздастся по всей России… Он умрет, а вместе с ним умрем и мы, его враги, его убийцы!