Наркомент - [18]

Войдя в дверь, я не сразу сообразил, что нахожусь в гараже, вплотную примыкающем к дому. Меня смутил большущий ковер ручной работы, оказавшийся под ногами. Но потом я обнаружил в помещении шикарный серебристый «Мерседес» и догадался, что потрясающий ковер от стены до стены предназначен для него.

Меня ждали более скромные декорации. Смотровая яма посреди гаража представляла собой вход в подвал, расположенный под зданием. Мы миновали бильярдную, тир, тренажерный зал и, пройдя коридором, очутились в комнате с низким потолком. Из мебели – лишь старомодное креслице подле низкого журнального столика да ряд разномастных стульев вдоль стены. А посреди комнаты стоял операционный стол, покрытый несвежей простыней. Эмалированная кювета, которую я заметил под столом, была наполнена комками ваты с бурыми пятнами. Точно такие же пятна украшали простыню. Я и без подсказок определил, что это кровь. И мне не нужно было объяснять, почему в комнате пованивает дерьмом и мочой. Здесь пытали и допрашивали. А кресло и стулья предназначались для зрителей. Не смог я определить лишь предназначение трех маленьких железных дверок, расположенных чуть выше уровня пола. Они походили на печные, но каждую украшал внушительный засов.

Перехватив мой взгляд, Карен любезно открыл одну из дверок и поманил меня пальцем.

– Это наши спальные номера для почетных гостей, – пояснил он. – Можешь заглянуть. Тебе понравится.

Чтобы воспользоваться его приглашением, мне пришлось присесть на корточки. Я увидел перед собой каменную клетушку, в которой можно было поместиться, разве что скрючившись в три погибели.

– Немного тесновато, но зато очень уютно, – сказали за моей спиной.

Я оглянулся через плечо и посмотрел на ухмыляющихся парней, стоящих поодаль. У меня было очень мало шансов справиться со всей троицей, тем более что на шум непременно сбегутся их соплеменники. Но если мне придется провести ночь в этой клетушке, то я стану вообще ни на что не годен.

Что-то прочтя в моем взгляде, Карен проворно отступил на пару шагов назад, извлекая на ходу знакомый пистолет. Сидя на корточках, я мог броситься ему в ноги, но для этого мне требовалось несколько движений, а Карену, чтобы остановить меня, достаточно было пошевелить одним пальцем. Потому что пистолет он предусмотрительно снял с предохранителя.

– Не рыпайся, – посоветовал он, угрожающе щуря глаза. – Дольше проживешь.

Мне никогда не доводилось бывать в подобных ситуациях, но я подозревал, что легкая смерть от пули гораздо предпочтительнее жизни в застенках. И все же я не сумел заставить себя кинуться навстречу выстрелу. Как и каждый приговоренный, я в глубине души не верил, что все кончено. Надеялся на чудесное спасение. И утерянная сумка оставалась для меня последней соломинкой, за которую я рассчитывал ухватиться.

– Где Геворкян? – спросил я, поднявшись во весь рост. – У меня есть к нему разговор.

– У него есть разговор! – издевательски воскликнул Карен. – Твое дело отвечать, когда спросят. И ты ответишь. Ты будешь ползать на брюхе, умоляя, чтобы тебя выслушали. Ноги будешь нам лизать, баран безмозглый.

– Нет. – Я медленно покачал головой. – Своими вонючими ногами занимайтесь сами.

– Крутого из себя строишь? – оскорбился Карен. – А хочешь поглядеть, каким ты станешь? Арам, покажи ему кого-нибудь из наших гостей.

– Мужика или деваху? – оживился его товарищ.

– Топ-модель покажи, – решил Карен после недолгих колебаний. – Она дозрела.

Арам с нехорошей улыбочкой приблизился к одной из дверок, открыл ее и позвал:

– Проснись, красавица. Твой выход.

Из каменного мешка с трудом высунулись длинные голые ноги, а затем узница вывалилась на цементный пол целиком, постанывая при каждом движении. Я увидел бледное лицо с запавшими щеками, темные круги у глаз и потрескавшиеся губы с отметинами зубов. Свалявшиеся волосы свисали тусклыми прядями на поникшие плечи. Возраст этого изможденного существа определить было нелегко, зато его пол не оставлял никаких сомнений, благодаря полному отсутствию одежды. Но не первичные половые признаки, а резко обозначенные под кожей ребра – вот что бросилось мне в глаза прежде всего. Остальное уже не хотелось разглядывать. Нагота давно немытого тела вызывала жалость и отвращение одновременно. А из опустевшей конуры несло всеми худшими человеческими запахами.

– Это наша Аленушка, – похвастался Арам. – Была очень симпатичная и очень гордая. На конкурсах красоты побеждала. Теперь полюбуйся на нее, чижик. – Он беззлобно пнул пленницу ногой в бок, выводя ее из состояния прострации.

– Пусть полает, – предложил третий тюремщик, тот самый горе-водитель, из-за которого мы упустили «Жигули» с товаром.

Он был рыжим, эффектно выделялся среди жгучих брюнетов. А уж хохотал он так заразительно, словно все время находился под кайфом от анаши. С этим радостным смехом он шагнул к пленнице и затушил окурок о ее голую грудь.

Она не вскрикнула от боли, а буквально завыла, тоскливо и протяжно, как собака, угодившая в лапы живодера. Смотрела остановившимся взглядом прямо перед собой и монотонно выводила протяжные ноты, раскачиваясь из стороны в сторону. Ее безумие было очевидным и пугающим. Это была уже не женщина, не человек. Сломленное, забитое существо, живущее неизвестно почему и непонятно как. Умолкла она так же неожиданно, как завела свое заупокойное вытье. С наслаждением сгибала и разгибала конечности, радуясь временной свободе, а все остальное ее абсолютно не интересовало.