Наркоманы красоты - [22]

К тому времени, когда свет потускнел, я добился картинки красивой женщины, которая в каждой детали походила на Мэделен д'Осимри. Но не была ей.

Я был удручён и настолько полон разочарования, что хотел разбить свой мольберт.

Она подошла и встала рядом со мной, ещё голая. Её выражение невинного любопытства было настолько сильным, что на секунду я забыл вожделеть её.

«Прекрасная работа, Миллен. Ты на самом деле видишь меня так?» Она говорила с явным искренним восхищением. У неё был точно такой же сладкий запах, как дыхание Ока, и моя голова слегка закружилась.

«Нет», — ответил я. «Ты — гораздо более красива, чем это. Я потерпел неудачу».

Она похлопала меня по руке и пошла надеть свой кафтан.

Пока я смотрел, как она одевается, вернулась моя похоть, горячее, чем прежде. Смотреть, как одевается женщина, это гораздо более интимный акт, чем смотреть, как она раздевается. Когда женщина одевается перед вами, это подразумевает, что вы были с ней, когда она была голой, и что бы ни произошло между вами, это оставило ей чувство уюта по отношению к вам.

Хотя в случае с Мэделен, я не думаю, что она когда-нибудь испытывала какую-либо неловкость, когда была голой. Возможно, это было из-за её совершенства, неопровержимой красоты — или, возможно, это было подтверждением её инопланетного происхождения.

Она настояла, чтобы я поужинал во дворце, я так и сделал. Её повар не приложил никаких особых усилий, чтобы порадовать меня; мясо было пережарено, а салат — жухлым. Но я был странно счастлив сидеть напротив Мэделен за огромным эбеновым столом, жевать безвкусную еду и смотреть, как она прихлёбывает из кубка бледную жидкость, принесённую свежей и холодной из Опалового Ока.

Вечер был как в волшебной сказке, словно я обедал с прекрасной принцессой, может быть, недавно освобождённой из неволи от жестокого волшебника. Это мгновение, казалось, содержало в себе весь эксцентричный вычурный блеск подобных историй. Я несомненно признал, что нахожусь в месте, которое никогда себе не представлял, в компании таинственного существа. Я почувствовал роящиеся вокруг меня возможности — всякое может произойти.

Это необычное удовлетворение удержало меня от разговора во время еды, и она, казалось, не возражала против моего молчания.

Позже она пригласила меня на террасу. Служанка принесла обитую скамью, шерстяное покрывало и серебряный кубок горячего, сдобренного специями, вина.

Мы вместе сели на скамью, почти касаясь друг друга, отвернувшись от Ока и глядя на чёрные высоты кольцевой стены позади Крондиэма. Покрывало мы расстелили на коленях.

Я отхлебнул вина, держа тёплый кубок обеими руками.

Прошло несколько минут. Затем над кольцевой стеной взошла, блистая, Светлячковая Луна.

Это была одна из тех достопримечательностей, посмотреть которые я приехал на Ноктайл. Несколько сотен лет назад консорциум Ноктайлцев построил на единственном спутнике планеты роботизированную плавильную печь и электромагнитную катапульту, которая с тех пор запустила несколько миллионов огромных отражательных дисков из фольги по неупорядоченной эксцентрической орбите вокруг луны.

«Она прелестна, не так ли?» — спросила Мэделен.

Луна плыла в блестящем розовом облаке. «Да», — сказал я. Она была прелестна — но не более, чем прелестна. У неё не было разрывающей сердце непреодолимой красоты Ока. Или Мэделен.

Немного позже она заговорил снова. «Помнишь, когда ты в первый раз пришёл меня рисовать? Ты сказал, что у тебя есть много вопросов ко мне».

«Ну, да, было. Есть».

«Спрашивай», — сказала она. «Всё, что угодно».

Я подумал о той ночи и её глазах, когда она вернулась ко мне после смерти её мужа. «Ты?.. Это ужасно спрашивать, но… ты любила своего мужа?»

«О, да», — сказала она без колебания. Её рот задрожал.

«Значит, он был хороший человек?»

«Я не знаю, на самом деле. Он был очень хорошим по отношению ко мне, но с сильфидами и их мужьями так случается почти всегда». Она улыбнулась. «Люди могут плохо обходиться со своими любимыми, или могут плохо обходиться с самими собой. Сильфиды делают и то, и другое, в некотором смысле. Кажется, чтобы сохранить нашу безопасность. В любом случае, Байрон никогда не говорил о своём прошлом. Он всегда говорил, что его жизнь началась, когда я вышла из Ока». Лицо её было ласковое, мягкое от воспоминания — и я почувствовал внезапный резкий укол необоснованной ревности.

Отчасти, чтобы сменить тему, отчасти, я полагаю, чтобы быть жестоким, я сказал: «Я недавно посмотрел симпозиум, по контуру в моём номере. Они спорили об истоках происхождения и целях Ока. Что ты об этом думаешь?» Как только я это произнёс, я пожалел о своих словах.

Она медленно повернулась ко мне, её улыбка пропала. «У меня нет точных сведений. Но я могу высказать предположение, если хочешь. Я — паразит. Но для какой цели? Вот в чём вопрос, не так ли?»

«Прости», — сказал я. «Мне, правда, очень жаль, Мэделен».

«Ты не должен извиняться», — сказала она. «Нет, я расскажу тебе, что я думаю. Я думаю, что я — артефакт, сделанный теми же, кто сделал Око. Органическая машина. Помещённая сюда, чтобы собирать благородные души — хотя зачем, зачем — я не знаю. Представить себе не могу». Её огромные глаза были печальны и она не отворачивалась, и я подумал, что умру от стыда.