Нарисуй мне дождь - [45]

— Хіба?..³³ — хитровато ухмыляясь, переспросил Мыкола. — А можэ, вин того… Ну, той, трохы… Ну, тоб-то, зовсим небагато, а всэ ж ым, ымпэрыалыстам цым, угрожае? — не унимается Цуцык, лупая своими первобытными глазами. Не поймешь, то ли он издевается, то ли в самом деле такой любознательный.

— Вот в этом вы коренным образом заблуждаетесь! — как вурдалак на колу, закрутился Сталевар, — Ну, совсем никому!.. Вы понимаете, ни-ко-му Советский Союз не угрожает! — аж подпрыгивает на месте Сталевар.

Загадочная любознательность Цуцыка, граничащая с проявлениями обыкновенной дебильности, не осталась незамеченной. Ему давали исчерпывающие «пояснения» в кабинете заведующего кафедрой, а затем в кабинете у декана Шульги. Был ли третий кабинет, о посещении которого предлагают не разглашать? Не знаю, скорее всего, был. С тех пор Мыкола навсегда излечился от своего пагубного пристрастия и никогда, ни при каких обстоятельствах не задавал вопросов. Он впал в меланхолическую задумчивость, периодически вздрагивал и, втянув голову в плечи, испугано озирался, будто ожидал получить подзатыльник.

* * *

Расписание было составлено так, что после семинарского занятия следовала лекция, чтобы навсегда закодировать в нашей памяти несколько раз пережеванный материал. На лекции по истории КПСС ходили все, так было проще, чем потом объяснять причину своего отсутствия декану Шульге в устной форме, а затем, в обязательном порядке, писать объяснительные записки, которые он накапливал на каждого студента с ненасытностью филателиста, раскладывая их по отдельным «папочкам». Староста курса Алимов старался во всю, чтобы угодить обожаемому декану и снабдить его соответствующим материалом. Не жалея времени и своего здоровья (не позволяя себе даже сбегать в туалет), он проводил поголовные переклички по изобретенному им самим методу: в начале, в перерыве и в конце лекции.

Я томился в душном лекционном зале, изнемогая от скуки, дожидаясь начала лекции. Позади меня, не умолкая, трещали две мои однокурсницы Минкина и Шмырина.

— Ой, смотри, смотри! ‒ вскрикнула над моим ухом Минкина. ‒ Этот, с кафедры физвоспитания, пан Спортсмен, уже собирает анкеты. Ой, не могу, мамочка родная, держите меня! Ты только полюбуйся, как он сегодня вырядился. Пиджачок в клетку, тигриную, а галстук!.. Нет, ты посмотри, галстучек с пальмой ну, чем тебе не Жан Марэ местного разлива? Ты знаешь, какая у него фамилия? Представ себе, «Гомо»… Я б с такой фамилией повесилась на дереве. На прошлом занятии подкатывается ко мне эдаким индюком расфуфыренным и давай мурлить: «Вы сегодня, дорогая моя, так бежали стометровку, что другие студентки быстрее бы дошли»… А я ему, спортсмену безмозглому: «Все из-за вас, Ро́бэрт Степаныч, вы своей формой спортивной всю меня растревожили. У вас же в ней все ваши органы завлекательные на виду… Разве можно так бездушно с нами поступать, с девушками невинными?» Он чуть не лопнул от удовольствия и похромал в свою подсобку перед зеркалом себя рассматривать. По сто раз на день перед ним красуется, «нарцыст» самовлюбленный.

— И оно туда же… ‒ вставила Шмырина.

— Ты уже написала, какой у тебя любимый вид спорта?

‒ Не-а. А ты?

— Написала.

— Какой?

— Мужчины!

И они принялись безумно хохотать. Рассмеялся и я, невольно услышав их разговор. Приятно, когда девчонки правильно ориентируются в видах спорта, выбирая из многих, один, ‒ любимый.

— Ты знаешь Аню Мисочку из одиннадцатой группы?

— Тэ-э-экая плюгавая, в ботиках?.. — язвительно гримасничая, протянула Шмырина.

Сидя вполоборота, я наблюдал ее в профиль. У нее землистого цвета лицо с выступающей далеко вперед верхней губой и брезгливо поджатой, нижней. А подбородок?.. ‒ подбородка у Шмыриной не было, казалось, ее бесформенный рот находится прямо на шее. Зато у нее замечательно длинный нос и жидкие зализанные назад волосы, схваченные на затылке черной резинкой в дрожащий крысий хвостик.

— Точно! Она, в ботах… С ней недавно такая история приключилась, сдуреть можно. Сейчас расскажу, дай дожую. Эта Мисочка, ну и фамилия… Ей надо будет мужа взять фамилию, так у него небось фамилия будет Уполовник или того лучше, Дуршлаг.

— И выйдет же такое замуж! — ехидно обронила Шмырина.

— Я тебе вот что скажу, Дуршлаг все-таки будет поблагороднее, но в этой фамилии есть что-то дурковатое, то ли немецкое, или и то, и другое сразу, не знаю. Помнишь, какой представительный мужчина был пастор Шлаг из «Семнадцати мгновений»? Но вот это «дур» перед «шлагом», я-те скажу, все портит. Нет, немец Шлаг с нашим Дуршлагом даже рядом не стоит. Ты, как хочешь, не знаю, но я бы с такой фамилией жить не смогла. А ты бы, смогла? Как тебе эта фамилия?

— Пародия!

— Точно. Так вот, эта Мисочка снимает комнату у одной техи, у нее четырехкомнатная квартира на втором этаже, на двоих с мужем.

— Гдей-то люди столько всего берут?

— И эта Мисочка, ты вспомни, какая она…

— Страшней атомной войны!

— Точно, страшко! Весь женский род позорит. Но, я-те скажу, нужны и такие, для контраста. Надо, чтобы перед глазами постоянно был живой пример, чтобы мужчины знали и помнили, кого им может бог послать…