Напряжение - [54]

– Сына-то зачем?

– Дрянь изменяла геном. Потомство нежизнеспособно.

– Скотство. – Комнату тряхнуло волной гнева.

– По поставщикам дряни уже работаем. Жди высочайших отповедей и требований прекратить убийства честных торговцев.

– Как высоко покровители? – заинтересовался князь.

– Как я узнаю, а? Шесть часов прошло! – делано возмутился друг, но после короткой паузы добавил: – Деньги ведут в банки купеческой сотни. Кто с них кормится, подсказать? К ним и жаловаться побегут.

– Сделай так, чтобы жаловаться было некому, – криво улыбнулся его названый брат. – Потом почистишь дилеров на нашей земле, вдумчиво, до второго колена.

– На нашей земле их не было. Москва его убила.

– Тогда… А сейчас защиту снимем, пусть у аналитиков башка трещит, как проворонили и что дальше делать. Бездельники!

– К дочери сходи, – напомнил Амир, – поговори про правду.

– Хорошо, – вздохнул князь. – Ксюшка, что же ты с нами делаешь…

– Прошу, бумаги тоже возьми, – указал он на стопку безликих синих папок, уместившихся до поры в углу, на стульчике. – Елизару приятно будет.

– Сам почему не поговорил, а? – подхватил на руки кипу и прижал рукой к боку.

– Поговорю, завтра, на тренировке.

– А сегодня что?

– А сегодня нет занятий. А на женскую половину мне нельзя, – с показной строгостью ответствовал Амир.

– Рассказывай мне, кто к Тамаре каждую ночь шастает?

Стены и пол вновь загудели, снимая защиту.

– Я через окно! – возмутились в ответ.

– Так и залез бы к Ксюхе через окно.

– Через окно – только к любимой. Традиции.

– Ну-ну. Когда ж ты уже на свадьбу позовешь, охальник? – хмыкнул князь, выходя в коридор.

Скорбь и злость исчезли с его лица, перелившись в плотный поток информации, тут же скользнувший по защищенному спутниковому каналу.

– Вот уговорю перейти в мою веру… – сказал Амир.

– Скорее она тебя уговорит.

– Каждый день воюем, – с показной скорбью вздохнул друг.

– Каждую ночь, ты хотел сказать, – лукаво улыбнувшись, похлопал его по плечу князь, замирая вместе с ним на границе просторного зала общежития, за которой простиралась условная женская половина. Условная хотя бы потому, что мимо в ту сторону целеустремленно прошаркал старик, держа перед собой груз полотенец.

– Слугам можно, – предупредил вопрос Амир, провожая старца задумчивым взглядом. – Слушай, а этому уважаемому отцу не положен достойный его возраста покой?

Князь вгляделся в сутулую спину, задаваясь тем же вопросом – в конце концов, клан вовсе не бедствовал и мог обеспечить верных людей в старости, – а затем наконец отыскал в своей памяти ответ на необычный вопрос:

– Его еще дед мой сюда поставил, с правом служить, пока сам не захочет уйти. Наверное, не хочет.

– Или боится. Отправил бы его на пенсию, показал бы, что там хорошо, а? Смотреть больно.

– Амир, его сюда поставил дед, – повернувшись к нему, как маленькому объяснил его друг. – В день, когда я начну изменять решения деда, он восстанет от мертвых и отвесит мне по шее. И тебе тоже.

– Мне-то за что?

– За то, что не отговорил, – терпеливо пояснил князь, переступил с ноги на ногу и резко выдал во всю мощь легких: – Я что, должен с пустыми руками к дочери идти?

Мигом нашелся огромный плюшевый медведь и коробка конфет.

Господин только головой покачал от такой нерасторопности – казалось бы, выглядывают со всех сторон умные и любопытные глаза тех, кто должен бы угадывать мысли хозяев… Или он настолько привык к прислуге главного дворца?

– Ни пуха, – сочувственно прозвучало со спины.

– Сам такой, – огрызнулся князь, с некоторым сомнением вступая на мягкий ковер женской половины.

Комната юной диверсантки находилась в дополнительном коридоре от главной ветви, за деревянной массивной дверью. Распахнув створку, вперед, прикрывая грудь князя, проник медведь, а за ним уже он сам, осторожно высматривая дочку в огромном зале-комнате.

– Привет.

В многоцветии тренажеров у дальней стены, в розовых красках постельной группы справа легко выделялся пятачок в самом центре, между длинными солнечными полосами от окон. В тенечке, на завале подушек, устроилась с ноутбуком, спиной к нему, виновница, выражая желтым цветом бантов равнодушие к гостю. Князь хотел было возмутиться и одернуть такую непочтительность голосом, но не смог. Стоял, привалившись к стене, и глупо улыбался, глядя на сосредоточенные действия своей кровинки. Почему самые непослушные дети – самые любимые? Или дело в том, что в этот раз все случилось по любви, а не по велению серых от старости бумаг? Или давит на него вина, за мать и сына…

Князь тихонько подошел к Ксении и тихонько присел рядом, заглядывая через плечо девочки на экран со сводкой государственного информагентства.

– Привет, – произнесла дочка, не поворачиваясь. – Почему людям нравится ложь?

– Не всем. Я люблю правду. Мне – говори что угодно.

– Ты плохой, – выдала правду Ксюша и развернулась к отцу, внимательно глядя ему в глаза.

– Я знаю, – спокойно кивнул отец, опираясь подбородком о медведя и прижимая его к себе. – Мне надо быть плохим, чтобы хорошие люди жили. И эти люди думают, что я – хороший. Им нравится эта ложь и будет обидна правда. Она сделает их несчастными.

– Лучше не знать, но быть счастливым? – с несвойственной ребенку серьезностью уточнила дочка.