Направить в гестапо - [42]

— Ты что, не видишь, — зарычал Крюге, — что я обершарфюрер?

— Не слепой, — надменно ответил Порта. — Но поскольку ты здесь арестант, мне плевать, будь ты хоть генералом. И я буду обращаться с тобой как с дерьмом, потому что ты и есть дерьмо.

Лицо Крюге пошло красными пятнами.

— Я доложу об этом! Требую, чтобы ты обращался со мной уважительно, как того требует устав.

— Уважительно! — глумливо произнес Порта. — Да ты не достоин даже вытирать мне задницу! И чем скорее поймешь, что находишься уже не в особенно благоприятном положении, тем лучше для тебя.

И снова протянул руку.

— Знаете, кому понравится это кольцо? — обратился он к нам. — Старушке Жаркой в «Урагане». Эта девочка хорошо меня обслужила. Будет справедливо, если она получит что-то на память обо мне. А если будешь хорошим мальчиком, — известил он Крюге, — я скажу ей, что ты мне дал этот подарок, и всякий раз в приятные минуты мы будем вспоминать о тебе, находящемся в бригаде Дирлевангера.

При упоминании об этой бригаде на лбу Крюге появился нервный тик. Это считалось совершенно секретным, но и мы, и Крюге с товарищами прекрасно знали, что это штрафная бригада СС, исключительной задачей которой являлось находить и уничтожать всеми возможными средствами партизан, кишевших в густых лесах возле Минска. Командовал ею бригадефюрер СС Дирлевангер. Его отправили на эту должность из тюремной камеры, где он отбывал срок за насильственные преступления. У него были почти патологические садистские замашки. И однажды он так хватил через край, что даже Гиммлер с Гейдрихом потребовали для него трибунала и смертного приговора. Список выдвинутых против него обвинений был длинным и начинался с наименее жестокого — изнасилования нескольких польских пленниц, — но убийца находился под мощным покровительством обергруппенфюрера СС Бергера, а тот в длившейся больше часа беседе сумел убедить Гейдриха и Гиммлера, что ради спасения отечества необходимо терпеть Дирлевангера и его грубые методы ведения войны. Гейдрих, в частности, согласился с его доводами, поскольку они почти полностью совпадали с его указанием противостоять террору еще большим террором, ожесточенности — еще большей ожесточенностью.

Дирлевангер в конце концов встретил ту смерть, какой заслуживал, но, к сожалению, только 21 января 1945 года. Он ввел варварскую пытку медленно поджаривать людей на открытом огне и в один прекрасный день в Польше сам оказался ее жертвой. Группа немецких солдат нашла бригадефюрера повешенным за ноги на дереве, голова его находилась сантиметрах в десяти над тлеющими углями и была основательно прожарена. По словам польских партизан, операцию эту проделали восемь его подчиненных; они окружили Дирлевангера и пели веселые песни, пока он мучительно расставался с жизнью.

Вопил бригадефюрер четыре с половиной часа. Сейчас в военном музее в Варшаве есть картина, напоминающая об этом событии, на которой ненавистное лицо Дирлевангера хорошо видно среди пляшущих языков огня[29].

Крюге злобно смотрел на Порту из-под насупленных бровей. Относительно своей участи у него не было никаких иллюзий, он прекрасно догадывался, что ему уготовано. Он видел многих людей, в том числе и старых товарищей, отправленных в бригаду Дирлевангера, но не видел никого, вернувшегося оттуда. Ходил слух, что там навсегда исчезали не только люди, но все их следы, уничтожались документы, вещи, даже фамилии в списках.

У Крюге был всего один шанс, и то слабый, потому что он находился в полной зависимости от каприза начальника военной тюрьмы в Торгау, а этот однорукий тип, мрачно думал Крюге, известен своей нелюбовью к гестапо. Спасти его могло только одно — вести себя в тюрьме как можно лучше и при всякой возможности выражать ненависть к СС. У начальника тюрьмы должны быть повсюду доносчики, и начальнику рано или поздно станет известно о поведении заключенного Крюге. Может, тогда, если повезет, ему удастся избежать бригады Дирлевангера…

— Ну? — произнес Порта.

Крюге потряс головой, отгоняя дурные предчувствия, и вызывающе взглянул на Порту. Малыш, сделав два быстрых, легких шага, встал рядом с ним, громадный, угрожающий. В таких обстоятельствах протестовать и дальше наверняка казалось тщетным. Крюге снял кольцо и угрюмо отдал.

— Так-то лучше, — сказал Малыш, подталкивая его к двери в коридор, ведущий к камерам. — Пошли, запрем тебя на ночь. Будешь чувствовать там себя уютно, пока утром не явятся за тобой твои кореша.

— Да поможет ему бог, — весело сказал Порта. — У него нет ни единого шанса. Уже, считай, покойник.

Малыш открыл дверь, и они втолкнули Крюге в голую камеру. Малыш стоял, вертя связку ключей, пока Порта любовался неправедно приобретенным кольцом.

— Каково это, — спросил с любопытством Малыш, — быть живым трупом?

Крюге почувствовал, что начинает потеть. И утер лоб грязным носовым платком, в углу платка были инициалы, определенно принадлежавшие не ему.

— П.Л., — неторопливо прочел вслух Порта. Он смотрел на инициалы, выгравированные на внутренней стороне кольца. — Крюге, П.Л. — это кто?

Лоб обершарфюрера покрылся потом.

— Паула Ландау — она умерла в Нойенгамме.