Наполеоновские войны - [52]

«Не стоит удивляться, что немцы нас ненавидят. Они не могут простить, что мы двадцать лет щупали их жён и дочерей прямо на их глазах»[162].

Французское господство было оскорбительным и в других отношениях. Несмотря на появившиеся нападки, католическая церковь продолжала занимать центральное место в жизни миллионов европейцев. В то время как её учение давало объяснение и утешение на случай смерти, болезни и стихийного бедствия, церковные ритуалы, обычаи и праздники были неотъемлемым элементом повседневной жизни и символом общинной гордости и солидарности: каждый городок, деревня и гильдия имели святого покровителя, праздник которого обычно отмечался со всеми должными церемониями. К тому же глубоко почитались святыни и изваяния, поскольку их присутствие повышало защищённость. Вмешательство в дела церкви на официальном уровне зачастую мало кого трогало, для жителя небольшой германской или испанской деревушки вряд ли было важно, кто должен назначать его епископа — но нападки на народную религию имели далеко идущие последствия. Именно они были связаны с французской революцией — отчасти отсюда проистекали волнения, прокатившиеся по Франции в 1790-е годы — и в значительной степени через посредство «великой армии» их объектом стала теперь наполеоновская Европа. Хотя сам Наполеон был готов терпеть «суеверия» как средство сохранить спокойствие населения, многие из его солдат являлись неистовыми антиклерикалами. Некоторые командующие старались сдерживать их — примером чего служит губернатор Рима, генерал Миоллис (Miollis), — а Жозеф Бонапарт, в частности, прилагал массу усилий, чтобы успокоить религиозные чувства, но на нижнем уровне неуважение к духовенству и акты святотатства оставались обычным делом. И если на верхних уровнях французского командования и администрации уважение религиозных обычаев, как правило, поощрялось, то за границами собственно империи были территории, например Бавария, где антиклерикализм являлся официальной политикой. Но и французские чиновники иногда не отставали: например, в Генуе начальник полиции придерживался твёрдой антиклерикальной позиции и использовал положения конкордата, относящиеся к публичным религиозным обрядам, чтобы вмешиваться в католические обряды всех видов. С отношением наполеоновского государства к католицизму тесно связан еврейский вопрос. В ходе процесса, который не мог не привести к религиозному недовольству народа, империя принесла с собой эмансипацию во всю Европу. Напряжённость, которую она могла вызывать, уже была продемонстрирована в 1790-е годы в Рейнланде и Италии, где антифранцузские настроения принимали форму антисемитизма и иногда сопровождались ужасными зверствами. А поскольку евреи — по крайней мере богатые, часто сотрудничали с французами, обращённый на них гнев усиливался.

Однако, как это ни странно, горести самих евреев были очень похожи на горести католического крестьянства. По всей Европе евреи в подавляющем большинстве жили в крайней бедности, а богатая элита, сотрудничавшая с французами, на самом деле представляла крохотную часть общины (причём следует отметить, что даже некоторые богачи сохраняли враждебность к французам, как было с Ротшильдами). Для традиционалистов те реформы, которые Наполеон жаждал навязать европейскому еврейству, были совершенно неприемлемы (после великого синедриона 1807 г. император декретировал, чтобы впредь все евреи объединялись в национальные «консистории», которые находятся под контролем государства; хотя при этих условиях евреям дозволялось исполнять религиозные обряды, они не признавались как отдельная «нация», и предусматривался ряд мер, чтобы добиться их быстрой ассимиляции, в том числе, например, требование, чтобы треть всех браков заключалась с неевреями). Ещё больше гнев ортодоксов усилили попытки наполеоновских администраторов очистить практику еврейской религии от многих народных обычаев, но евреи очень сильно пострадали и в других отношениях: в великой Франции дискриминационное наполеоновское законодательство привело к ликвидации многих причитавшихся им долгов; в Голландии Луи, отчаявшийся набрать армию, не обращаясь к призыву, сформировал особый еврейский полк, штат которого комплектовался за счёт принуждения бедняков и похищения детей из еврейских сиротских приютов, а солдаты повсюду обычно обманывали евреев и безжалостно издевались над ними. На самом деле, если рассматривать евреев в целом, никакая другая часть населения, по-видимому, не страдала так тяжело — мы обнаруживаем сообщения и из Италии, и из Голландии, которые говорят, что евреям приходилось страдать гораздо больше, чем их воюющим христианским соседям.

Империя угрожала не только народной религии. Национализма в современном смысле в большей части Европы почти не было, но это не препятствовало наличию сильного чувства гордости местными институтами или прошлой славой. Например, когда французы в 1809 г. взрывали венские фортификации, они уничтожили символ героического сопротивления города туркам в 1683 г. Неудивительно, что это оскорбило жителей Вены. Похожее оскорбление нанесли французы в Испании, где фактически первым действием маршала Мюрата после оккупации Мадрида в марте 1808 г. стало требование отдать меч, отобранный у Франциска I Французского после его разгрома испанцами при Павии в 1525 г. В равной степени в Германии самоуправление, которым пользовались многие города во времена Священной Римской империи, и даже некоторые династии, которые теперь лишились своих тронов, составляли существенный предмет местной гордости. Хуже того, империя к тому же серьёзно угрожала народной культуре. Полицейские чиновники по всей империи считали многочисленные простонародные празднества опасными для общественного порядка и источником безделья, морального разложения, убытков. Вследствие этого в кафе и трактирах — пристанищах проституции, пьянства и азартных игр — регулярно устраивались облавы, на проведение карнавалов и балов-маскарадов накладывались ограничения, как правило, имеющие социально-дискриминационный характер, а отправлению религиозных праздников ставили препоны. К тому же очень часто уничтожались традиции народных собраний — например, в Неаполе реформа муниципального устройства привела к исчезновению деревенских парламентов, в которых все взрослые мужчины имели право голоса.