Наполеоновские войны - [134]

Но как же всё-таки точнее измерить эти страдания? В общем, полное число жертв войны остаётся неясным. Дело осложняется тем, что немногие известные цифры — например, общепринято считать, что потери французской армии с 1792 г. по 1814 г. составляют 1.400.000 человек — относятся к революционным и наполеоновским войнам в совокупности. В качестве очень грубой оценки список восьмидесяти сражений, осад и других военных операций, взятых по каждой кампании, исключая кампанию 1812 г., для которой известны примерные общие численности убитых, раненых, пропавших без вести и военнопленных, даёт всего 1.550.000 потерь в живой силе. Если предположить, что общее число погибших в кампаниях, в ходе которых происходили эти операции, составило примерно эту цифру (то есть, что число раненых, сохранивших жизнь, примерно равно числу тех, кто умер по другим причинам, например от болезней или голода), и прибавить к ней сначала 800.000 человек (общепризнанную численность потерь в России), а затем ещё примерно 500.000 человек для учёта остальных потерь, не принятых в расчёт, то получится, что только среди военных число погибших вполне могло доходить до почти 3.000.000. Прибавив сюда ещё примерно 1.000.000 на потери среди гражданского населения, мы приходим к оценке числа погибших порядка 4.000.000 человек. Следует, конечно, подчеркнуть, что это всего лишь разумная прикидка, не лишённая правдоподобия. По крайней мере не вызывает сомнений, что наполеоновские войны привели к ужасающим потерям; кроме того, их до сих пор вспоминают с ужасом (когда автор недавно побывал в Германии, пастор небольшого тюрингского селения Гассингхаузен рассказал ему, что его община потеряла за 1803–1815 гг. погибшими больше, чем за любую войну, в которой участвовали немцы, начиная с семнадцатого столетия).

Но, тем не менее, наполеоновский «кровавый налог», как видно, не имел никаких долгосрочных демографических последствий. Только во Франции после них отмечалась стабилизация темпов роста населения, но очевидно, что она была не столько обусловлена недостатком молодых мужчин, сколько влияниям отмены права первородства в сельской местности, что заставляло ограничивать размер семей. Между тем, даже когда войны ещё вовсю свирепствовали, смертности от сражений и болезней противодействовали отчаянные старания многочисленных молодых мужчин избежать призыва путём вступления в брак, не говоря уже о хвосте незаконнорождённых детей, который оставляли за собой все армии (не исключено, что временное разрушение войной общественных устоев, возможно, способствовало «сексуальному пробуждению», по мнению некоторых комментаторов, имевшему место в первой половине девятнадцатого столетия). Во всяком случае, наполеоновские войны очень слабо отразились, если вообще отразились, в статистике рассматриваемого периода, а население Европы после 1815 продолжало расти с большой скоростью. Поскольку рост населения был особенно заметным в Германии, где потери от войны, вероятно, пропорционально были выше, чем в любом другом месте, можно предположить, что влияние дани, собранной смертью, ощущалось недолго.

Рост населения, разумеется, сыграл главную роль в наступлении индустриализации, но то, что войны не оказали очень сильного влияния на первое, совсем не значит, что они не оказали влияния на второе. Напротив, 1800–1815 гг. отмечены закреплением крупных перемен в европейской экономике, которые были готовы начаться уже в 1793 г., когда разразилась война между Британией и Францией. Так, до 1789 г. самым динамичным сектором европейской экономики являлась процветающая колониальная торговля. Такие порты, как Барселона, Кадис, Лиссабон, Бордо, Нант, Антверпен, Амстердам и Гамбург, стали средоточиями бурной деятельности, причём их растущее население занималось не только собственно колониальной торговлей, но было также занято и в других отраслях промышленности: хлопчатобумажной, льняной, табачной, винокуренной, пищевой, кораблестроительной, канатной, сахарной, — которые тем или иным образом были с ней связаны, причём эта промышленная деятельность часто глубоко проникала в крестьянские районы. Одновременно эти города порождали состоятельный коммерческий и профессиональный класс, богатство которого отражалось в строительстве претенциозных жилых домов и общественных зданий, которые и сейчас можно в них видеть. Однако революционные войны за несколько лет покончили с этим бумом в прибрежных районах: под влиянием британской блокады закрывался порт за портом, европейское судоходство вытеснялось из открытого моря, а сообщества, зависевшие от них, быстро скатывались к банкротству и нищете. В наполеоновский период это положение увековечила континентальная блокада, так как ко времени окончания войн Британия настолько далеко ушла вперёд, что прибрежные районы так и не смогли вернуть себе былую славу, как пишет Крузе:

«Конечно, торговля [в гаванях] возобновилась, но даже там, где удалось достигнуть довольно высокого её уровня, большая их часть потеряла своё значение как международных пакгаузов и превратилась лишь в региональные порты. А их промышленность стала относительно куда менее эффективной»