Наполеоновские войны - [123]

В результате по всей Италии возникло обескураживающее множество антифранцузских тайных обществ. Главными среди них являлись санфедисты (Sanfedisti), тринитарии (Trinitari), кальдерарии (Calderari), филадельфы (Filadelfi), адельфы (Adelfi), гвельфы (Guelfi) и, прежде всего, карбонарии (Carbonari). Эти группировки можно до некоторой степени квалифицировать по их политическим воззрениям — санфедисты и кальдерарии были воинствующими католиками и традиционалистами, а филадельфы и карбонарии — республиканцами и либералами, — но практически на этой стадии все они охватывали широкий диапазон взглядов и объединялись общей оппозицией французам. Можно было бы подумать, что с появлением такого подполья Италия к 1813 г. находилась на грани восстания, но на самом деле этого не случилось. Тайные общества, обычно состоящие из состоятельных и образованных людей, не могли без подозрения смотреть на те примеры, которые предоставляла Калабрия, и на деле не хотели способствовать такому повороту событий, понимая, что они неизбежно станут одной из мишеней повстанцев. Вследствие этого они почти ничего не делали для разжигания крестьянских волнений, к тому же население питало полнейшее безразличие едва ли не ко всем их социальным и политическим интересам, поэтому события 1813 г. вызвали в Италии еле заметную реакцию. Хотя тайные общества получали помощь от бывших французских пособников, заботящихся о будущем, народ не оказал сопротивления ни австрийцам, когда те в октябре 1813 г. вторглись в Венецию, ни крупной англо-сицилийской армии, в марте 1814 г. высадившейся в Ливорно (правда, 20 апреля в Милане вспыхнуло антибонапартистсткое восстание, но к этому времени вице-король Наполеона, принц Евгений, уже подписал соглашение о перемирии). Если и была хоть какая-то реакция, то от довольно непривлекательной особы, Иоахима Мюрата, который в январе 1814 г. переметнулся на другую сторону, полагая, что ему удастся выжить только путём поддержки итальянского национализма, но его действия были во всяком случае столь медлительны, что его армия не сыграла никакой реальной роли в кампании. В результате Евгению без труда удалось продержаться в Ломбардии, до самого конца войны отражая довольно бесплодные усилия своего австрийского противника, генерала Гиллера (Hillera). Итак, кампания 1813 г. никоим образом не была ознаменована великой «народной войной» против Наполеона. Хотя нельзя отрицать, что зимой 1812–13 гг. в Испании партизанская война достигла максимума своей действенности, но в Италии сохранялось полное спокойствие, вдобавок в Германии, и даже в Пруссии, массовые армии собирались лишь путём принуждения и потому ценой серьёзного противодействия со стороны народа. А что касается Австрии и России, то увеличение численности их вооружённых сил не было отмечено никакими изменениями в их характере. Короче, вопрос о «народной войне» просто не обсуждался.

Наполеон в западне

Итак, к концу 1813 г., не считая осаждённых владений Евгения, границы Французской империи находились примерно на Пиренеях и Рейне, а Наполеону оставалось довольствоваться ресурсами, находящимися внутри «естественных границ». Его войска, которым на всех фронтах противостояли потенциально несметные силы, вновь превратились в живые мощи. Поэтому, чтобы уцелеть, ему пришлось бы пойти на жертвы в масштабах, невиданных во Франции даже во времена террора. Он уже и так потребовал слишком многого, и поэтому теперь вынужден был отступить.

Начнём с рассмотрения влияния русской кампании на французское общественное мнение. Поскольку в неудаче Наполеона обвинили климат, она сама по себе вряд ли серьёзно поколебала доверие к нему в империи. Парижская фондовая биржа, например, не дрогнула, а как писал Марбо:

«Большинство французской нации… приученное считать императора непогрешимым и не имевшее ни малейшего представления о том, что действительно случилось, видело только славу, которую принесло нашему оружию взятие Москвы…»[310]

И всё же многие представители образованных классов начали теперь испытывать серьёзные сомнения в будущем. Граф Моле после того, как он стал свидетелем смотра Наполеоном группы новобранцев, размышлял:

«Чем больше я смотрю на него, тем больше убеждаюсь в том… что только смерть может поставить пределы его планам и набросить узду на его честолюбие»[311].

Более того, частные опасения такого рода вскоре превратились в общественное недовольство мерами, которые теперь применял Наполеон для набора в армию. Между январём и октябрём 1813 г. в армию было призвано не менее 840.000 новобранцев, причём многие из этих несчастных относились к людям, которые раньше избежали службы, или которым удалось добиться «лёгкой должности» того или иного вида. К тому же впервые начали брать на полевую службу многочисленных женатых мужчин из-за мобилизации Национальной гвардии. Да и богачи не избежали призыва: в апреле Наполеон уполномочил префектов по своему усмотрению определять молодых людей из хороших семей для службы в новом кавалерийском войске численностью 10.000 человек, причём обмундирование, лошади и снаряжение должны были приобретаться за их счёт. А между тем ко всему этому принуждали в пору непрерывных экономических тягот — как писал Паскье: