Наполеон. Жизнеописание - [10]

Снова подняв паруса, он пристает во Фрежюсе, где поражен теплотой народного приема. Брат Жозеф, выехавший навстречу, вводит его в курс дела. Большая часть страны по-прежнему относится к Директории враждебно. Никто уже не верит в этот режим; если кто и поддерживает его, то из соображений выгоды. Молодая республика, по словам Тэна, страдает «старческим истощением. Никто не предпринимает усилий, чтобы ее свергнуть, но она, похоже, не имеет больше сил держаться на ногах». Аббат Сиейес, недавно вернувшийся из Берлина, избран членом Директории, и теперь, когда доверие к Баррасу подорвано, на нем держится все здание. Сиейес, считавшийся большим специалистом по конституциям, возникает в последнем акте национальной трагедии как deus ex machina, божество, обеспечивающее развязку. Аббат ясно видит, что опереться можно только на армию. «Мне нужна шпага, — шепчет Сиейес, — кто возьмет ее в свои руки?» Гош и Жубер погибли. Остается Бонапарт, не столь надежный, не столь чистосердечный, но зато более блестящий.

Пока генерал едет в Париж, все на его пути свидетельствует, что Франция желает нового вождя. Зачем? Этого она сама хорошенько не знает. Большинство не хочет ни возврата террора, ни реставрации Бурбонов. Из этого Сиейес заключает, что необходимо усиление исполнительной власти, а поскольку Республика одновременно ведет войну, то желательно, чтобы лидер был военным. Сиейес не доверяет Бонапарту, но выбора у него нет. Ни один другой генерал не обладает таким умом, такой объективностью и такой популярностью. Разумеется, правительство не может одобрять, что он без приказа покинул свою армию, но Директория не осмеливается открыто осуждать его. Жозефина по-прежнему в прекрасных отношениях с Баррасом и с властью. И генерал, сначала не пожелавший видеть изменницу, все-таки примиряется с женой, то ли под влиянием неодолимого наплыва чувств, то ли из расчета — чтобы обеспечить себе поддержку ловкой и хорошо осведомленной супруги. С момента возвращения в Париж, не желая компрометировать себя и брать чью-то сторону, он не допускает ни одной ошибки. Сиейес, Фуше и Талейран, «трио священников», согласны в том, что государственный переворот необходим. Чтобы он прошел успешно, им нужен Бонапарт, которого, исходя из государственных интересов, следовало бы расстрелять за самовольный уход с поста. Но государственные интересы — вещь послушная, их можно и подмять.

После первых разговоров с Жозефом генерал решил, что разыграть партию будет не трудно. Но это было не так. Три члена Директории из пяти (Гойе, Мулен, Баррас) своего согласия не дают. Только Сиейес и Роже Дюко знают о проекте и одобряют его. Якобинцы из Совета будут резко враждебны. Да и армия ненадежна; она остается республиканской, революционной и вполне может отказаться участвовать в насильственном перевороте. Бонапарт предпочел бы прийти к власти не при помощи штыков. Если дело можно было бы провернуть легально, он бы увереннее смотрел в будущее. Так что аббат ищет саблю, а воин ищет добродетели или по крайней мере ее видимости. Правда, Люсьен Бонапарт, председатель Совета Пятисот, может помочь, и в Совете Старейшин у Сиейеса есть могущественные сообщники; правда и то, что Баррас, скомпрометированный по всем статьям, не опасен, а Гойе, влюбленный в Жозефину, питает сладкие иллюзии, которые хитрая креолка всячески поддерживает. Как бы то ни было, действовать надо быстро; иначе о плане, и так уже известном слишком многим, поползут слухи.

Сиейес, как того хотел Бонапарт, попытался провести операцию легальным путем. Никто лучше его не умел соблюдать закон, нарушая его. Вот каков был план. Рано утром 18 брюмера будет созван Совет Старейшин, а оппозицию созвать забудут. Старейшины, узнав, что Совету грозит опасный заговор, примут решение о переводе Пятисот в Сен-Клу, под охрану вооруженных подразделений, которыми командует Бонапарт. Там им будет предложена новая конституция, которую Совет, отрезанный от Парижа и окруженный солдатами, будет вынужден принять. И тогда власть перейдет к трем консулам: Бонапарту, Сиейесу и Роже Дюко.

Первая фаза операции прошла по плану, хотя Бонапарт в Совете Старейшин говорил слишком много и весьма плохо. В Совете Пятисот Люсьен, зачитав декрет, закрыл заседание. «Объяснимся завтра в Сен-Клу», — сказал он. Естественно, многие представители заволновались. Они догадывались о последствиях, столь для них опасных. Сиейес предпочел бы арестовать настроенных особенно враждебно. Бонапарт этому воспротивился. Он думал, что если операция будет выглядеть как насильственный переворот, любой другой генерал сможет вскоре повторить его и свергнуть абсолютно незаконное правительство. Однако 19 брюмера в Сен-Клу силу все-таки пришлось применить, так как страсти накалились. С самого начала заседания Совета Пятисот раздались яростные протесты якобинцев. Почва ушла из-под ног друзей Сиейеса. Бонапарт предыдущие дни провел в окружении коллег по Институту; побывал в салоне г-жи Гельвеций. Он бы хотел, чтобы его выдвижение выглядело как естественный триумф разума. Когда ему доложили, что прения принимают дурной оборот, он решил лично явиться в собрание, надеясь, что само его присутствие подействует на «адвокатов» устрашающе.