Наполеон - [111]

   — Где он спит?

   — Там. — Констан указал на дверь.

   — Я подожду, — прошептала она.

Камердинер с сомнением поглядел на прекрасное бледное лицо. Господи, помилуй, у него полно дел, а тут с ней возись!

Великий корабль шёл ко дну; большинство крыс уже дали деру, а крысы помельче прикидывали, что им делать. Сегодня бежал мамелюк Рустам с двадцатью пятью тысячами франков. Констан всегда заявлял, что полон желания отправиться на Эльбу вместе с великим ссыльным, которому прослужил пятнадцать лет. Но имелись серьёзные денежные проблемы. По его словам, Наполеон выдал ему чек на пятьдесят тысяч франков. Констан обратил чек в золото и сегодня ночью должен был схоронить его в своём личном именьице неподалёку отсюда. Если бы Наполеон допустил к себе жаждущую утешить его графиню, это было бы лучше некуда; но не оставлять же её здесь!.. Однако он был очень хорошего мнения о ней — об этом «ангельском создании» — и в итоге решился:

   — Очень хорошо. Я скоро приду.

   — Послушай!

За дверью слышался какой-то шум. Император пробормотал что-то, беседуя сам с собой. Потом наступила тишина.

   — Попробуй ещё раз, — прошептала она.

Констан зашёл — и быстро вышел с хмурым видом.

   — Качает головой, вот и всё.

   — Я буду ждать, — повторила преданная женщина.

Он бы ни за что не рассказал ей о том, что произошло несколько дней назад: имелись подозрения, что император пытался покончить с собой. Из комнаты слышались громкие стоны, Наполеон жаловался на острую боль в желудке. Пришлось даже вызвать врача. Потом, после того как император сильно пропотел, у него наступил приступ дурноты. Наутро он вновь почувствовал себя хорошо, и больше не заговаривал с Констаном о случившемся. Но выглядел он, по словам генерала Бертрана, «очнувшимся от глубокого сна». Наполеону довольно часто докучали желудочные камни. Но на сей раз кто-то слышал, как он прошептал: «Бог не желает этого», — а помощник камердинера Пелар, дежуривший у полуоткрытой двери спальни, видел, как его господин бросил что-то в стакан с водой и выпил. Констану приходило на ум, что в чёрненьком мешочке, который его господин носил на шее во время бегства из России, был опиум. Одно точно: в мешочке было нечто, полученное от доктора Эвана. Кроме того, мешочек был найден на полу. Но откуда знать наверняка? В ту ночь доктор Эван в панике вскочил на лошадь и умчался в Париж.

Узнай она о предполагаемой попытке самоубийства, ничто бы не удержало её за дверью. А так она всего лишь повторила:

   — Я буду ждать.

Да, она делила с ним ложе, да, он был низвергнут и являлся теперь императором без государства, но это всё равно был её император, и его слово было законом.

— Отлично, — сказал Констан. — Пелар не спит. Я его предупрежу.

Он провёл её в маленькую прихожую в другом конце коридора и предложил ей кресло. Затем он, прихватив своё золото, удалился в ночную тьму.

Маленькую графиню трясло. Она туже запахнулась в мантию, оставив кресло, и вышла в коридор, поближе к двери Наполеона. Странно, подумалось ей, что она, должно быть, сейчас единственная женщина во всём дворце, и ещё необычней, что она здесь без приглашения. Печально улыбнувшись себе самой, она вспомнила иные ночи. О, какой же это был роман — возможно, самый странный во всём мире!

Для истории она останется всего лишь «любовницей» — коротко и пренебрежительно. Ведь как ещё её назвать? Однако она вполне заслуживает высокого сравнения с Эсфирью или Ифигенией. Она происходила из древнего, обедневшего и многочисленного рода. У её матери — вдовы — было шестеро детей, и прекрасная Мария была обречена на ранний брак. В шестнадцать лет, когда она была чиста, набожна, и патриотически настроена — судя по рассказам, в те годы она страстно любила только Церковь и свою страну, — у неё появилось двое кавалеров. Один из них был молод, красив, хорошего происхождения, богач из богачей. Но он был русским, сыном генерала, одного из самых знаменитых палачей польской свободы. Ничто не могло заставить её выйти замуж за такого человека.

Другим был граф Анастасий Колонна де Валевиц Валевский. Старик семидесяти лет, он уже был дважды женат, его старший внук был на девять лет старше Марии. Но он был очень богат, прекрасного происхождения, глава законодательного собрания, а также повелитель всех, живущих в пределах Валевиц. При покойном короле он был гофмейстером и носил голубую перевязь Белого Орла. Мария попыталась дать ему мягкие советы насчёт его манеры одеваться — и получила резкую отповедь. Потом она заболела лихорадкой и четыре месяца провела на грани смерти. Едва она выздоровела, её обвенчали с графом. После замужества она три года терпеливо сносила тоскливое одиночество в замке Валевиц. Её возросшая набожность стала ей утешением. Затем у неё родился сын, слабый и немощный, но он возродил её патриотические чувства. Польша, подвергнутая жестокому разделу, более не фигурировала на карте как самостоятельное государство. Но её сын должен стать свободным, он должен быть счастлив, будучи поляком. В этом заключался новый смысл её жизни... Графиня вновь улыбнулась своим воспоминаниям.