Наполеон и Жозефина - [28]
— Как же так? Ты оказался более ловким, чем мы. Ты уже заимел несколько женщин во Франции, а мы еще нет!"
Пока Бонапарт плыл во Францию, в Париже Директория продолжала свои шутовские празднества. Модницы, франты и щеголи танцевали, устраивали вечеринки, занимались спекуляцией продовольствием, как это будут делать сто сорок два года спустя их потомки, наживаясь на трудностях войны и операциях черного рынка. Вся эта золотая молодежь щебетала, обсасывая последние сплетни.
На Больших бульварах, на Елисейских полях можно было слышать жеманные восклицания, сопровождающие провозглашение очередных глупостей. Вот пример подобного диалога, донесенного до нас свидетелем:
— Это ужасно, слово чести! Вы слышали Барраса?
— О! Дорогой друг, вы правы, он произнес великолепную речь!
— А его любовница?
— Какая? У него их три.
— Конечно, Ланж!
Мадемуазель Ланж — бывшая певичка весьма легкомысленного поведения, только что вышедшая замуж за Симонса, богатого торговца каретами из Брюсселя, но чье тело продолжало украшать постель директора, вызывала некоторое время живейший интерес праздношатающихся. Они обсуждали ее похождения, перечисляли ее любовников, заключали пари о числе ее родинок, утверждали, что она подкрашивает свой "природный пушок" в цвета города Парижа, копировали фасоны ее блузок — короче, она была любимицей "золотой молодежи".
В конце сентября 1799 года она стала героиней маленького, типично парижского скандала. Она заказала свой портрет художнику Жироде, начавшему продавать свой талант. Художник выполнил заказ и выставил картину в Салоне, где она имела огромный успех.
Мадемуазель Ланж пришла полюбоваться на свой портрет в компании критика из журнала "Арлекин Салона". Остановившись перед полотном, она с ужасом воскликнула:
— Художник изменил мне нос! Какой позор! — и упала в обморок. Ее уложили на канапе. На следующий день сопровождавший ее критик опубликовал статью, в которой обрушился на Жироде.
Рассердившийся художник пошел в Салон, снял портрет, разрезал его на мелкие куски, сложил их в пакет и отправил заказчице вместе с обломками рамы. После этого, желая достойно завершить свою месть, он отправился к себе и быстро стал писать другую картину. Через три дня восхищенная публика смогла лицезреть в Салоне большое полотно, изображавшее мадемуазель Ланж в образе Данаи, орошаемой золотым дождем. Рядом с ней был нарисован индюк, в котором нетрудно было узнать ее мужа. Какой-то остроумный человек сказал, смеясь:
— Теперь богословы не будут больше спорить, какого пола ангелы[9].
Так развлекался Париж в то время, когда Бонапарт тайно причалил к берегам Франции.
Бонапарт возвращается в Париж и находит свой дом пустым
Эхо! Эхо! Я слышу только эхо…
Старинная народная песня
9 октября 1799 года около полуночи на первом этаже своего дома на улице Победы Жозефина возлежала в нескромной влекущей позе, которую она видела на картине одного из художников уходящего XVIII века. Абсолютно голая, она томно раскинулась на постели рядом с Ипполитом Шарлем, и тот, забавляясь, "покалывал ее осенней маргариткой в самое священное место". Расцветая от таких шуток, она напоминала, по мнению Пьера Буле, — автора книги "Жозефина и любовь" — саму богиню Флору.
После любовного сражения они лежали среди смятых покрывал и разбросанных подушек с умиротворенной душой и сладострастно уставшим телом и, довольные жизнью, болтали о том о сем…
— Вот уже семь месяцев, как я не имею новостей от Бонапарта. И если он погиб в песках, это самое лучшее для него. Он конченый человек, — говорила Жозефина, пробегая своей тонкой рукой по бархатной груди Ипполита. — Я подсчитала недавно: я прожила с ним в общей сложности двенадцать месяцев, а с тобой — уже больше двух лет. — Рассмеявшись, она легко и ласково ткнула Ипполита в живот и закончила нарочито фамильярным тоном: — Мой настоящий муж — это ты! Я должна развестись и выйти замуж за тебя.
Ей было интересно, какое впечатление произвела эта фраза на Ипполита, и она искоса взглянула на него. Но то, что она увидела, не внушило ей надежды. Гусарский экс-капитан, испуганный таким внезапным предложением, принял на всякий случай отсутствующий вид и, ни слова не говоря, стал внимательно разглядывать потолок. Она смотрела на него несколько мгновений и не узнавала его. По мере того как в мозгу Ипполита проносились какие-то мысли, связанные с возможным союзом с Жозефиной, его брови сдвигались, глаза тускнели, уголки рта поползли вниз, и лицо постепенно стало похожим на маску брошенного Полишинеля.
Жозефина поняла, что выбрала неверный путь. Накануне она ходила за советом к Баррасу и Гойе, президенту Директории. Баррас высказался против развода, но Гойе, надеявшийся стать ее любовником, живо принялся уговаривать ее расстаться с Бонапартом и выйти замуж за Шарля.
Отсутствие энтузиазма, продемонстрированное самим Ипполитом, разрешило проблему… Неспособная долго задерживаться на одной мысли, даже вызвавшей разочарование, она рассмеялась и принялась веселить Ипполита и щекотать его подмышки пальцами ног. Экс-капитан, поняв, что опасность миновала, облегченно вздохнул. Его лицо опять приняло обычное выражение, и он с легкостью, умением и талантом занялся "маленьким цветочным горшочком" Жозефины. Их ночь прошла как обычно насыщенно, и утомленные любовники уснули в тот самый момент, когда по мосту Гранж-Бателье прогремел последний дилижанс.
