Напиши себе некролог - [12]

— Шутите?

— Значит, зайду в другой раз….

Но не тут-то было!

— Арсений Иванович! Как я рада вас видеть, — выпорхнула из комнаты хозяйка дома Александра Ильинична. — Проходите, проходите. Муж скоро будет.

Яблочков склонился к ручке:

— И я рад встрече. А вы почему не в суде?

Княгиня Тарусова никогда не пропускала заседаний с участием мужа.

— Потому что Диди, — супруга она называла по инициалам, — защищает афериста. Сами посудите: выпустил акций, выгодно их продал, а потом объявил себя банкротом. Если он банкрот, откуда у него деньги на гонорарий для Диди? Потому и не пошла. И, похоже, не прогадала. Вы ведь по делу пришли?

— Чепуховому.

— Все равно рассказывайте. Самые загадочные дела начинаются с ерунды. Вспомните историю с Гуравицким. Я всего лишь прочла оставленную кем-то газету.[21]

Княгиня Тарусова обожала совать нос в дела сыскной полиции. И, надо признать, ее вмешательства часто приводили к открытию преступника. Крутилин весьма высоко оценивал способности княгини. Однако Яблочков его восторгов не разделял, объясняя успехи Александры Ильиничны стечением обстоятельств. Будь дело Капы Гневышевой не столь игривым (подумаешь, девица сбежала), откровенничать с Александрой Ильиничной не стал бы. Но раз такая ерунда, почему бы и нет? Вдруг княгиня пригласит на обед? Повар-то у Тарусовых знатный.

— На самом деле мне был нужен Евгений Дмитриевич, — признался Яблочков.

— Что он натворил? — удивилась Александра Ильинична. — И когда умудрился? Целыми днями зубрит.

— Пропала девушка. Мы опрашиваем ее знакомых.

— Как ее зовут? Может, и я ее знаю?

— Капитолина Гневышева.

— Капочка? О боже… Что значит пропала?

— Сказала вчера вечером матери, что пойдет к подруге, с тех пор ее никто не видел.

— Бедная Анна Сергеевна! Будто из ведра на нее несчастья сыпятся. Вы правильно сделали, что пришли сюда. Сможете опросить сразу весь класс. Уверена, с сестрой товарища знакомы все.

Юноши удивленно притихли, когда княгиня представила Яблочкова. Он принялся задавать вопросы, но гимназисты в ответ лишь пожимали плечами — за прошедший учебный год никто из них Капу Гневышеву не видал. Лишь Евгений Тарусов — Арсений Иванович внимательно за ним наблюдал — открыл было рот, но сразу передумал. Интересно почему?

— Кто-нибудь из вас ухаживал за ней? Судя по фотопортрету, барышня весьма недурна.

Покраснело сразу несколько лиц, а Тарусов закашлялся.

— Вы, например? — обратился Яблочков к одному из смутившихся — долговязому рыжеволосому юноше.

— Фон Штукенберг, — представился гимназист. — Я в седьмом классе писал ей записочки, а Костик, он тогда еще с нами дружил, их относил. Но Капа ни разу не ответила. Как-то я ее подкараулил. И Капа призналась, что любит другого.

— Кого, не сказала?

Штукенберг покраснел еще больше.

— Ну же, говорите, это важно.

— Женю Тарусова.

Яблочков заметил, как удивленно вскинулись брови княгини.

— Ты знал о ее чувствах? — спросила она сына.

Тот кивнул.

— Думаю, нам надо поговорить наедине. Арсений Иванович, прошу вас присоединиться.

— Почему не признался? Почему промолчал? — накинулась Александра Ильинична на сына в будуаре.

— В чем я должен признаться?

— Что влюблен!

— А я не влюблен. Это Капа влюблена в меня.

— А ты, значит, нет?

— Не знаю. Да, она красивая, умная, серьезная, но… Я не знаю. И потом ты сама говорила, чтобы держал ухо востро. Что когда девицы проявляют интерес сами, значит, охотятся за моими деньгами.

— Как вы узнали о чувствах Капы? — спросил Яблочков.

— Мы столкнулись на Масленицу. Ели блины, смотрели балаганы, катались с горки. А потом она меня поцеловала…

— Сама? — всплеснула руками Александра Ильинична. — Ну и ну.

— Я проводил ее до дома.

— А потом?

— Она просила заходить. Но я… Я не рискнул.

— И правильно сделал. Похоже, я не зря тебя предупреждала. Капа затащила бы тебя в постель.

— Нет! Она не такая. Она правильная, — возразил матери Евгений.

— Тогда почему ты ее отверг?

— Во-первых, из-за Костика. Ты же знаешь, мы поссорились.

— Из-за чего вы поссорились? — уточнил Яблочков.

— Когда в августе мы вернулись с каникул и пришли в гимназию, то узнали, что у Гневышева умер отец, и Костика перевели на казенный кошт. И что у него нет денег ни на форму, ни на учебники. Я пустил по классу подписку. Класс у нас обеспеченный, всем дают карманные деньги. Когда Костик про это узнал, он страшно рассердился, наговорил грубых слов, что он не нищий, в подачках не нуждается и на все заработает сам. С тех пор мы даже не здороваемся.

— А во-вторых? — спросила княгиня, всегда цепко державшая нить разговора.

— Что, во-вторых? — сделал вид, что не понимает, о чем толкует мать, Евгений.

— Ты сказал — причин две.

— Оговорился. Просто так выразился. Во-вторых, ничего, — выпалил юноша.

— Да, врать ты не умеешь. Адвокат из тебя не получится, — вздохнула мать.

— Хотите пойти по стопам отца? — спросил у гимназиста Арсений Иванович.

— Да! В мире столько несправедливости…

— А еще больше вранья, — напомнила Александра Ильинична. — Не стоит его умножать. Будь добр, назови вторую причину.

Евгений отвернул голову:

— Невельский. Тогда на Масленицу, когда гуляли с Капой, мы и с ним столкнулись. Просто поздоровались и разошлись. Но, оказывается, он пошел за нами следом, видел, как мы целовались. И когда, проводив Капу, я пошел домой, подкараулил и пару раз двинул мне в челюсть. Сказал, что, если буду к ней приставать, изувечит или убьет.