Написано кровью моего сердца. Книга 2. Кровь от крови моей - [8]

– Ты…

– Я в порядке, – перебил Уильяма лорд Джон и слабо улыбнулся, хотя лицо его было бледным и изможденным. – Все хорошо, Уилли. Ты жив, и все хорошо.

Отец покачивался, вытянув вперед руку, чтобы удержать равновесие. Не найдя, за что схватиться, он опустил руку и выпрямился. Голос его был хриплым, но покрасневший глаз смотрел… с нежностью. Уильям сглотнул.

– Если нам есть что сказать друг другу, Уилли – а это так, – давай подождем до завтра. Пожалуйста. Я… – Не договорив, он слабо махнул рукой.

В горле у Уильяма стоял ком. Он кивнул и обеими руками вцепился в матрас. Отец тоже кивнул, глубоко вздохнул и повернулся к выходу. Там стоял дядя Хэл, хмуро и взволнованно глядевший на брата.

У Уильяма екнуло сердце.

– Папа!

Отец резко остановился и посмотрел на него через плечо.

– Я рад, что ты не умер! – выпалил Уильям.

На уставшем лице отца расцвела улыбка.

– Я тоже этому рад.

***

Йен шел прочь от лагеря англичан, не оглядываясь. Вокруг медленно дышала ночь. Он словно оказался заперт в огромном сердце, чьи толстые стенки то сдавливали его, не давая вздохнуть, то расходились в стороны, оставляя его почти невесомым.

Лорд Джон предложил, чтобы рану Йена осмотрел армейский хирург, однако Йен не мог остаться. Он должен найти Рэйчел и дядю Джейми. От лошади он тоже отказался, боясь, что не удержится в седле. Уж лучше пешком.

Он шел вполне уверенно, хотя и признавал, что чувствует себя не очень хорошо. Руки еще дрожали после нанесенного смертельного удара. Он зародился внутри и до сих пор эхом отдавался в теле, будто не имея возможности выйти. Ладно, вскоре это пройдет – Йен не в первый раз убивает, правда, последний раз это случилось давно, а подобной ярости он не испытывал и того дольше.

Кого же он убил перед этим индейцем? Память молчала. Йен слышал, видел и осязал, но эти чувства не вполне увязывались с тем, что он испытывал. Войска до сих пор возвращались в лагерь. Видимо, с наступлением темноты битва прекратилась, и солдаты шли домой. Они так шумели! Жестяные кружки и фляжки бились о патронташи, их звон долго еще стоял в ушах Йена, а далекие лагерные костры мешались с вьющимися вокруг светлячками.

Шотландский надсмотрщик. В Саратоге. Его лицо внезапно всплыло в памяти, а тело вспомнило ощущение от удара. Яростный тычок ножом под ребра, прямо в почку. Когда жизнь мужчины замерла, а потом оборвалась, в теле Йена возникло странное всеобъемлющее напряжение.

Чувствуют ли что-то подобное мясники, убивая животных? Йен испытывал эхо подобных ощущений, когда перерезал горло оленю – и не чувствовал ничего, сворачивая шею курице или разбивая череп кунице.

– Или ты просто привык к этому, – сказал он вслух и сам себе возразил: – Лучше бы не привыкал. Это плохо для твоей души, a bhalaich.

– Плохо. Но это происходит, когда убиваешь руками, так ведь? А вот при убийстве из ружья или лука такого нет, правда?

– Ну, не знаю, не знаю. Иногда я задумываюсь – а есть ли для убитого тобой та же разница, что и для тебя?

Ноги запутались в высокой траве. Похоже, он сошел с дороги. Была полночь, слабо светили звезды.

– Разница? – пробормотал Йен, озираясь в поисках дороги. – Какая ему разница? Он в любом случае умрет.

– Так и есть. Хотя я считаю, что убийство руками все равно хуже. Когда стреляют из оружия – это как удар молнии, понимаешь? Но убийство руками – это слишком личное.

Какое-то время Йен шел молча, мысли сновали в голове, будто пиявки в банке.

– Ладно, – сказал он наконец и лишь тогда осознал, что говорит вслух. – То было личным.

От ходьбы дрожь в теле улеглась. Дыхание ночи сжалось до раны в плече, боль пульсировала в такт с его сердцем.

Вспомнилась белая голубка Рэйчел, которая мирно покоилась на плече над раной, и разум Йена очистился. Он увидел мысленным взором лицо Рэйчел, услышал сверчков. Канонада в ушах смолкла, и ночь медленно полнилась покоем. А если его отец захочет сказать еще что-нибудь насчет убийства, Йен лучше промолчит.

***

Стиснув зубы, Джон Грей осторожно опустил раненые ноги в чан. К его удивлению, невзирая на стертую кожу и лопнувшие волдыри, ощущения оказались не такими уж неприятными.

– Странно, это ведь горячая вода? – Он наклонился, чтобы посмотреть.

– Оливковое масло, – сказал Хэл, и его измученное лицо расслабилось. – И оно должно быть теплым, а не горячим, иначе мой денщик на рассвете будет распят.

– Уверен, он уже зубами стучит от страха. Да, кстати, спасибо, – осторожно шевеля ногами, поблагодарил Грей.

Он сидел на кровати брата, а Хэл устроился на сундуке и лил что-то из фляжки в поцарапанные оловянные чашки, которые сопровождали его во всех походах.

– Пожалуйста. – Хэл передал ему чашку. – Что, черт побери, стряслось с твоим глазом? А рука? Она сломана? Я послал за хирургом, но он может прийти не сразу. – Хэл взмахнул рукой, подразумевая, что в связи с недавней битвой полно раненых и тех, кто получил тепловой удар.

– Мне не нужен хирург. Я поначалу решил, что рука сломана, но теперь почти уверен, что это просто сильный ушиб. А глаз… это Джейми Фрэзер постарался.

– Правда? – удивился Хэл и нагнулся, чтобы посмотреть на глаз брата.

Повязку Грей уже снял, и глаз, по его ощущениям, шел на поправку. Слезы больше не текли постоянно, отек почти спал, и Грей пусть с осторожностью, но уже мог двигать глазом. Впрочем, судя по выражению лица Хэла, краснота и синяк еще не до конца сошли.