Наоми - [19]

– Добрый вечер, мистер Шейн, – произношу я, входя в его кабинет уже поздним вечером или, лучше сказать, ночью.

Блёклый лунный свет проникает сквозь стеклянную сторону кабинета, слабо освещая его. Шеф сидит в своём кресле, повёрнутом спинкой к двери, поэтому я не могу видеть лица, чтобы точно оценить его настроение. В правой руке плотно сжат бокал коньяка, а левая держит сигару. Обычно он курит, когда слишком волнуется, а пьёт, когда злится, значит, ничего хорошего из разговора не выйдет.

– Не думаю, что он добрый, по крайней мере, для тебя, – сквозь зубы выдавливает шеф и шумно глотает находящуюся во рту порцию коньяка.

– Я всё исправлю, сэр, и обязательно приму решение, чтобы наказать виновных, допустивших такое, – решительно выпаливаю я с уверенностью переломить исход боя на свою сторону.

– Конечно, накажешь, и это будет последнее решение, которое ты примешь, работая на меня, – как снег на голову сваливается на меня его жёсткий вердикт, хотя если подумать, то я его заслужил. Просто сам факт осознания никак не укладывался в моей голове.

– Мистер Шейн, дайте мне шанс всё исправить. Я хочу свести все убытки к минимуму, – я кое-как сдерживаю себя, но пытаюсь выпросить у босса прощение.

– Ты уже это сделал! – шеф разворачивает своё кресло, и его злобные блестящие от алкоголя глаза впиваются в меня, не давая мне шанса. – Твоя квартира и машина пошли на ликвидацию всех убытков, я выплачу тебе последнюю зарплату, и ты уберёшься и из моей фирмы и из города в целом. Даю тебе две недели на то, чтобы собрать свои вещи и отдать мне спокойно ключи от всего, что у тебя было. Теперь мы друг другу ничем не обязаны! Пошёл прочь отсюда!

Я пулей выскочил из кабинета. Смежное чувство давило мой помутневший рассудок. Я ничего и никому теперь не должен, но у меня ничего не осталось. Я – бомж, у меня нет ни работы, ни квартиры, ни машины, ни денег. Куда мне идти? Возвратиться назад в деревню к моей мамочке и жениться на Кэрри, как хочет она. Я пропал! Моя жизнь кончена.

С таким сумбуром в голове я зашёл в свою бывшую квартиру и уже тут, на своей территории, я зарыдал как подросток, у которого хулиганы отняли велосипед. На карачках я дополз до бара и, дотянувшись рукой до бутылки, я принялся её опустошать. Мой бар был внушителен, его запасов хватило ровным счётом на то, что я целую неделю буквально не вставал с пола, а потом и пришла последняя зарплата – подачка от самого шефа. Я собрал чемодан своих дорогих вещей, абсолютно не зная, куда я смогу выходить в них в деревне, положил ключи от машины и квартиры на тумбочку, уведомив при этом любимого босса, и пошёл прочь, как мне было велено. К сожалению, мой путь был проложен не к автобусной остановке, а в ближайший бар, в котором я заливал своё горе, просаживая последние деньги, недели две как минимум. Мой мобильник постоянно трещал, но я отключил его, засунув в дальний карман своей куртки. Сейчас не то время, чтобы слушать чей-то голос. Я просто хотел пить. Пропив все деньги до копейки, я отдал чемодан с дорогущими в нём вещами за один билет к маме обратно в деревню, и как последний опойка храпел на весь автобус, пока не доехал до места.

Автобус не заходит в деревню, а останавливается у просёлочной дороги в её направлении. Я вылез и пешком по полю шёл ещё, наверное, километров десять. Как только завиднелись крыши деревенских домиков, мне стало так плохо. Стыд и страх завладели мной, но было и ещё что-то, чего я пока разобрать был не в состоянии. Какая-то щенячья боль проникала в моё искалеченное алкоголем тело. Я весь дрожал. Неожиданно всплывшее в моём сознании воспоминание о мамином дне рождении, которое я пропустил, заливая горе в дрянном городском баре, ещё больше усугубило моё ощущение. Мои ноги понесли меня вперёд, и я уже не шёл, а бежал к материнскому домику. Мамы, которую обычно днём не загонишь домой, нигде не было. Я дёрнул за дверь, но она была заперта. Единственной мыслью, которая появилась в моей голове, была та, что мама находится в гостях у соседей, и я бросился сломя голову к Стивенсонам.

Я стучался в дверь как безумный. Мои крики, призывающие маму, были слишком страшны, но я на это не обращал никакого внимания. Через несколько минут дверь отворилась. Кэрри вся бледная стояла на пороге с заплаканным и опухшим лицом. Она трясущимися руками протягивала мне ключ от маминого дома.

– Где моя мама? – не решившись взять ключи из рук Кэрри, я сильно вцепился ей в плечи.

– Джек, мы звонили тебе, но ты не брал трубку! – Кэрри плакала, а я всё никак не мог понять от чего, – Джек, твоя мать умерла! Вечером после дня своего рождения у неё случился сердечный приступ. – Она замолчала, а я отпустил её плечи, моментально упав на колени. – Мы нашли её утром, но было уже поздно. Врач сказал, что если бы кто-то с ней был и сразу позвонил бы в больницу, то её можно было спасти, но она в это вечер была в доме одна.

Я закричал, схватившись за голову. Выхватив ключи из рук Кэрри, я бросился прочь на деревенское кладбище. С лёгкостью отыскав свежезарытую могилу и кучу ещё не засохших цветов, я упал прямо на землю. Мои рыдания и дикие вопли разносились по всему кладбищу и деревне, я вырывал себе волосы и царапал лицо с жалкой мольбой получить мамино прощение, но кто бы его мне сейчас дал? Та, что слепо любила меня всю мою жизнь, умерла потому, что я предал её, нарушив обещание приехать в день её рождения. Я заливал своё горло алкоголем вместо того, чтобы быть с мамой. Какой же я подонок!