Наместница Ра - [6]

Этот возглас приглашал всех и вся радоваться и наслаждаться каждым мгновением жизни, и после победного возвращения царя из нубийского похода тому было немало причин. Тутмос, прежде исполненный достоинства и недоступный своему народу, сейчас, восседая на величественном троне, выглядел изнуренным и потухшим. Задравшийся до пупа схенти резко контрастировал с высокой короной, к слову, давно уже съехавшей набок.

На пьедестале, по правую руку от него, возлежала Яхмос, главная супруга царя — роскошная женщина с пышными формами, явственно проступавшими под обтягивающим калазирисом из изысканной тонкой ткани. За ней сидела Хатшепсут, тоже в длинном полупрозрачном одеянии. Музыка и танцы экзотических девушек, как и шествия торжественным шагом наложниц гарема, скорее навевали скуку на царицу и ее дочь. Время от времени они развлекались тем, что стреляли глазами в сторону Мутнофрет и ее пащенка Тутмоса, сидевших по левую руку от царя; и в каждом из этих взглядов не было ничего, кроме презрения.

Настроение фараона постоянно менялось: то Яхмос подпадала под его благосклонный взгляд, то Мутнофрет. А чаще ни та ни другая, ибо теперь, когда гарем пополнился новыми лицами, жены мало волновали фараона. Не меньше полусотни созданий, от хорошеньких до очаровательных, обитали в женских покоях, расположенных за царскими палатами. С тех незапамятных времен, когда фараоны, дети богов, взошли на престол Египта — то бишь более тысячи лет, — владыки содержали гарем и часто любили одновременно не один десяток женщин, что, само собой, вело к неизбежным инцидентам. Яхмос, царственная супруга фараона, произвела на свет двух сыновей и дочь, но оба царевича умерли в младенческом возрасте. В заботе о наследнике царь приблизил к трону юного Тутмоса, сына, рожденного ему второстепенной женой Мутнофрет. И не мудрено, что обе женщины терпеть не могли друг друга.

Фараон неверной рукой поднял золотой кубок с вином и, перекрывая рокот музыкальных инструментов, возвестил:

— Благословен день сей, благословеннее вчерашнего, сотворенного Амоном… — Тутмос заметил пренебрежительное переглядывание обеих жен, и лицо его омрачилось. — Хватит! Устал от вашей ревности!

Фараон за волосы подтащил к себе ретивых жен, так что обе были вынуждены бок о бок припасть к его стопам. И каждая смиренно облобызала его стопы. Мутнофрет позволила себе подняться ласками выше, до поникшего обелиска господина, не вводя его в возбуждение.

— Мне донесли, что вы обе, — Тутмос, собрав последние силы, старался казаться беспристрастным, — вы, пока я разил врагов наших в южных пустынях, набрасывались друг на друга, как шакалы в Долине Смерти…

— Она… она порочила меня среди слуг твоих! — Мутнофрет встала на колени перед своим господином, молитвенно воздев руки.

Яхмос, старшая, прекраснейшая и, естественно, более уверенная в себе, постаралась изобразить циничную улыбку.

— К чему же ей впадать в такое волнение? — произнесла она и посмотрела супругу прямо в глаза. — Было бы наветом то, о чем доносят служанки, она бы вряд ли удостоила вниманием пустую болтовню. Но нет! Знает, что ее застали за прегрешением. Вот отчего такое смятение!

— Застали, говоришь, застали! — Голос Мутнофрет источал змеиный яд. — Не делай из себя посмешище!

— Что здесь происходит? — раздраженно спросил Тутмос, и Яхмос не преминула дать ему исчерпывающий ответ:

— Служанки донесли, что Мутнофрет совокуплялась с быком и через девять месяцев произвела на свет Тутмоса. Не священный ли бык Апис Мемфиса оплодотворил ее?

Тутмос расхохотался, шлепнул себя по ляжкам и ткнул пальцем в сторону злосчастного мальца, лицо которого пошло красными пятнами, похожими на яблоки с островов Нила. Он боязливо смотрел в рот повелителю.

— У него что, рога и копыта?

Теперь и царевич робко улыбнулся.

— Или он мычит, как бычок? Не кажется ли вам, что он больше похож на меня, чем на быка?

Тут Яхмос хлопнула в ладоши и крикнула в занавес за пьедесталом:

— Пусть войдет Юя!

Юя, служанка царского гарема, явилась и пала ниц перед царем своим и женами его, упершись лбом в мрамор у ног повелителя.

— Юя, — приказала Яхмос, — поведай нам, что наблюдала ты ежевечерне, когда Ра скрывался за западными горами и Мутнофрет возлегала на ложе свое?

— Г-госпожа, — взмолилась несчастная, — никогда и нигде не проронила я ни слова о том, что сокрыто за вратами гарема…

— Говори! Повелеваю! — словно острый меч, рассек тишину голос фараона.

Музыкантши перестали играть, вельможи, жрецы и все приглашенные, распознав, что назревает скандал, поспешили удалиться. Лишь Минхотеп, Хапусенеб и Сат-Ра остались в зале.

— Так что ты видела? — подбодрила служанку Яхмос.

Воодушевленная благосклонным кивком фараона, Юя отверзла уста:

— В тот час, когда Мутнофрет, моя госпожа и повелительница, отходит ко сну, она имеет обыкновение вынимать из драгоценного ларца, испещренного иероглифами бога Птаха,[11] огромный, покрытый черными пятнами бычий хвост, прекрасный, как солнце. Бальзамировщикам потребовалось не меньше семидесяти дней, чтобы пропитать его священным натром. Мутнофрет, госпожа моя, длинными щетинками хвоста каждую ночь гладит себя промеж ног. А затем, удовлетворенная, опускается на постель свою, обвивает хвост вокруг талии и со сладострастным стоном отдается сну.