Наместница Ра - [56]

Сененмут звонко смеялся, и его голос раздавался меж стенами храма подобно крику перевозчика на просторах Великой реки. Он смеялся от переполнявшей его гордости, оттого что столь знаменательное дело удалось, а также от радости, что только они с Хатшепсут были посвящены в тайну замысла обелисков. Как на крыльях летел Сененмут в царский дворец, чтобы принести волнующую весть: великий труд завершен! Однако у священного озера, где статуи богов смотрятся в зеленую гладь воды, словно распутница в отполированное серебро, его задержали двое подростков, издали любовавшиеся золочеными шпилями. Тутмос, юный фараон, а его друг Амсет загородили архитектору дорогу и с молитвенно сложенными руками просили рассказать, как удалось ему поставить таких колоссов. Они повисли на нем и отвели к каменной скамье под сенью двух сикоморов. Сененмут не заставил себя долго упрашивать, он уселся, а мальчишки примостились у его ног. И начальник всех строительных работ фараона поведал, как с помощью деревянных клиньев, разбухающих оттого, что их поливают водой, из гранитной скалы были выбиты каменные иглы, как перевозили их на огромной барже, как благодаря силе Геба они встали на свое место.

Тутмос и Амсет ловили каждое слово, открыв рот. И когда Сененмут закончил рассказ, они еще долго молчали. Но только он собрался уходить, как Тутмос вскочил и встал перед ним.

— Мою мать сослали в Бубастис, — неожиданно сообщил он, и не было в его голосе боли или печали, но глаза горели беспомощной детской яростью.

Сененмут пришел в ужас. Он слыхом не слыхал о ссылке Исиды, но нетрудно было догадаться, чего хочет от него Тутмос.

— Когда? — спросил Величайший из великих.

— Сегодня, рано утром. В чем провинилась моя мать, что царица так с ней обошлась?

Сененмут покачал головой, словно хотел сказать: «Ни в чем она не виновата, ни в чем!» Но он молчал, потупив взор. Та ненависть, которую Хатшепсут питала к царице-матери, никогда не находила у него поддержки. В конце концов, Исида сблизилась с фараоном не в результате интриг, просто царь избрал ее в наложницы, как сама Хатшепсут взяла в любовники его.

— Если поможешь мне вернуть мать, — снова донесся до Сененмута голос Тутмоса, — мы откроем тебе одну тайну.

Сененмут усмехнулся.

— Я постараюсь тебе помочь, но с одним условием: ты никому не скажешь о нашем разговоре, хорошо?

Оба мальчика закивали, а Сененмут задумался, как он может помочь несчастной Исиде. Это будет непросто, если вообще выполнимо, — Хатшепсут никогда не простит Исиде, что та родила фараону сына.

— А тайна? — спросил юный Тутмос. — Неужели она не интересует тебя?

— Еще как интересует! — Сененмут состроил серьезную мину и снова сел.

Однако Тутмос вежливо попрощался:

— Амон да хранит тебя! — И умчался.

— Что это он? — спросил Сененмут у задержавшегося Амсета. Но тот вовсе не казался удивленным поведением друга.

— Я открою тайну управителю, — сказал он и, помолчав, набрал в грудь воздуха, словно для прыжка в воду. — Ты знаешь Рую, мою мать, — выдохнул он и снова замолчал.

— Да, знаю, — недоуменно ответил Сененмут. — Я не делаю тайны из того, что когда-то был очень привязан к ней.

Глаза мальчика засияли подобно звезде Сириус в начале месяца тот, а рука нашла руку Сененмута и крепко вцепилась в нее, словно Амсет боялся потерять нечто обретенное после долгих поисков.

— Ты — мой отец, — тихонько произнес он. — Отец! — робко повторил он непривычное губам слово.

Первым порывом Сененмута было вскочить, возмущенно заорать, вытрясти правду, не мать ли подослала к нему мальчика, но когда он опустил взор к маленькой ладошке, сжимавшей его пальцы, то смог выдавить из себя лишь протяжное:

— Я-а-а? — И тут же устыдился своей глупой слабости.

— Мать сказала мне это, когда Птаххотеп оставил ее, — пояснил Амсет. — Бросил на произвол судьбы, узнав правду. Я тогда спросил, почему отец покинул нас, и она ответила, что не Птаххотеп мой отец, а сын Рамоса Сененмут, которого она очень любила.

Советник и управитель дома царицы-фараона, Величайший из великих страны, обнял мальчика и крепко прижал его к себе.

— Мой сын Амсет! Амсет, мой сын! — Переполнявшие чувства сжали горло, и оба долго молчали, пока Сененмут не набрался духу и осторожно осведомился: — А кому еще ты открыл эту тайну?

— Только другу моему, Тутмосу, больше никому! — торжественно заверил Амсет.

— А Тутмос доверился кому-нибудь?

— Тутмос — мой друг! — негодующе воскликнул Амсет. — Хоть вырывай ему язык, он не выдаст тайну! — Заметив скептическое выражение на лице отца, мальчик добавил: — Это Тутмос уговорил меня довериться тебе. Он сказал, что отец никогда не отречется от своего сына.

— Да, — подтвердил Сененмут, — отец не отречется никогда.

— Никогда-никогда?

— Никогда.

— Значит, теперь я могу всем рассказать, что Сененмут, Величайший из великих, мой отец?

Но прежде чем мальчик успел воодушевленно вскочить, Сененмут привлек его к себе.

— Амсет, сын мой, послушай меня, — спокойно произнес он. — Я вижу синеву твоих глаз, юношеский локон, линию рта, и мне кажется, что я смотрюсь в зеркало. Было бы глупо отрицать, что ты мой сын. Но поверь своему отцу: есть серьезные причины сохранять нашу тайну, по крайней мере пока.