Наместница Ра - [35]

— Приведите Тети! — распорядился Минхотеп, и слуги бросились исполнять приказ. — И еще позовите Неспера! — крикнул он вослед. — Сообщите, что предстоит вскрывать живот фараона. Пусть поторопятся!

Неспера нигде не нашли, но Тети явился незамедлительно. Он подошел к царскому ложу с равнодушным, почти отрешенным взором, и никто даже предположить не мог, что таится за этими холодными глазами. Тети придумал рискованный план, как избавиться от фараона. Но теперь, оказавшись лицом к лицу с тяжелобольным Тутмосом, теперь, когда жизнь царя была в его руках, целителя одолели сомнения. Стоит ли воспользоваться благоприятной ситуацией? Сможет ли он в присутствии царедворцев убить фараона и остаться вне подозрений? Однако жажда власти пересилила; мысль о том, что он, почитаемый как бог, будет восседать на троне Обеих земель, отмела все опасения. Во прахе должны лежать перед ним все: племена Юга и Севера, египтяне и иноземцы!

«Ты человек науки, — стучало в его мозгу. — Твоя мудрость превыше запаса знаний всех жрецов государства, ибо то, что в их головах, получено ими по наследству, а ты, Тети сын Антефа, всего добился сам. И познания твои превыше всего земного. И посему ты — и только ты — избран на троне править царством. И посему Тутмос должен умереть!»

Голос Минхотепа вернул Тети к действительности.

— Говорят, Тети, ты владеешь силой духа погружать человека в сон, так что он не чувствует боли, даже если ему будут вырезать какой-нибудь орган. Так пошли фараона в объятия сна, чтобы лекарь кишечника царя смог исполнить свое дело.

И маг приступил к осуществлению задуманного. Вначале он провозгласил, что любое вмешательство в целостность тела связано с высоким риском, в чем лекарь его, безусловно, поддержал. Потом сказал, что прибегать к нему следует лишь после того, как будут исчерпаны все другие средства. У него же, Тети, есть некое тайное средство, которое сильно, как огонь, и выжжет окаменевшие экскременты злых духов из внутренностей царя.

Вельможи изумлялись мудрости волхва и отдавали ему дань восхищения. Тети тем временем исчез и вернулся с колбочкой, наполненной ядовито-зеленой жидкостью.

— Вознесите молитвы, — повелел он, подняв колбу, — чтобы чудо сотворилось в теле фараона.

Царедворцы послушно опустились на колени вокруг ложа царя, но тут вперед выступил Хапусенеб, верховный жрец, помеченный Амоном.

Их взгляды встретились, и на мгновение оба застыли как изваяния. Неожиданное появление Хапусенеба повергло мага в смущение и замешательство. Меченый же подступил к Тети и вырвал склянку из его рук. Но вместо того чтобы поднести ее к губам фараона, он протянул сосуд виночерпию Тхоту, тот дальше — рабу, которому назначено пробовать каждое блюдо и каждый напиток, прежде чем царь прикоснется к ним. Не успел маг сообразить, что сказать в оправдание, а Хапусенеб предупредить, что они имеют дело с весьма сомнительным средством, как раб осторожно принял глоток «лекарства».

Все шло по заведенному порядку, поэтому никто из присутствующих не придал происходящему значения… пока раб не закатил глаза и не завалился, — без звука и стона. Теперь все взоры устремились к целителю: вначале — недоуменные, вопрошающие, смутно догадывающиеся о немыслимом, а потом — укоризненные, негодующие, требующие объяснений. И враз вся знать подобно собакам, обложившим дичь, окружила злодея.

Тхот, виночерпий, поднял колбу с ядовито-зеленым раствором, шагнул к магу и сунул ему склянку под нос: мол, испей сам. Тети чувствовал себя загнанным в угол. Как ему быть? Лицемерно прикинуться несведущим или бежать? А может, представить все как досадную путаницу? Тети растерялся. Одно он знал наверняка: даже капли нельзя брать в рот! И в безвыходном, казалось бы, положении магу помогло безрассудство. Он выбил склянку из рук виночерпия, она упала и разбилась. Но теперь и те, кто еще сомневался, что маг пытался отравить царя, убедились в его недобрых намерениях.

По велению верховного жреца приблизились «спутники правителя», и, прежде чем личная охрана фараона взяла преступника под стражу и увела, взоры Хапусенеба и Тети еще раз скрестились. Взгляд верховного жреца говорил: «Круто взял да криво правишь, мудрец из мудрецов!» А маг ответил ему едва приметной ухмылкой, будто возражал: «Ладно, на этот раз удача отвернулась от меня, но пока кровь Ра в моих руках, я за свою жизнь не опасаюсь».

Зеленая гладь священного озера поблескивала, будто зеркало. Бесчисленные цветы лотоса, обычно при малейшем дуновении ветерка бороздившие воды подобно корабликам, сейчас оставались неподвижными. В этот золотой вечер месяца месоре не слышалось даже трелей певчих птах, то и дело порхавших в зарослях папируса, и лишь время от времени с высокого берега в воду плюхалась лягушка, ловя на лету муху. И над всем озером разливался сладостный аромат цветущих сикоморов и смолы терпентинного дерева.

От храма Амона к берегу выстроились в ряд двенадцать шакалоголовых сфинксов из черного камня, и казалось, будто божества высотой в человеческий рост вознамерились спуститься к озеру Жизни по широким ступеням зеленого мрамора. Понять, где гладкий мрамор переходит в гладь воды, было почти невозможно — так искусно архитектор подобрал цвет.