Намерение! - [15]

Я хотел было ляпнуть, что меня, может, не было на уроке, когда эти самые списки составлялись, – прогуливал, скажем, или вышел в туалет, но почувствовал: тут все гораздо серьезнее.

Такие странные дела. В списках не значится, а кто значится, тот уже отслужил. А кого нет, того и не может быть. А все, что не укладывается, надо забыть. И про братика младшего, единокровного, раба Божьего Пяточкина Петра Ивановича, ничего и не известно.

Такие странные, странные дела.

15

До конца зимы я работал в колледже. Все-таки это строительство в Медных Буках приключилось весьма своевременно. Каждый, кто бедствовал, мог найти себе работу – хотя бы мыть окна после побелки.

Зиму, которую я провел на работах, теперь буду вспоминать как очень спокойную, ровную пору своей жизни. Зима всегда для меня время затишья.

Меня часто посещали вычурные мысли. Например, что человеческое внимание похоже на магнитное поле. Или что человек завернут в пелену уже минувшего, поэтому и не видит теперешнего. На перекурах с другими штукатурами, чтобы не казаться непонятным, я строил из себя дурачка. Стал молчаливым, за день мог сказать всего несколько фраз.

Во время разговора меня пронизывало сюрреалистическое ощущение, будто я разговариваю с человеком, который отвечает сквозь сон. Я чувствовал себя очень легко – в этой стране полусонных никому не было до меня дела. Я стал свободным, но ценой свободы было одиночество.

Глава IV Моя бабушка. Хоботное

1

Неля собиралась замуж. Я познакомился со своим шурином, высоким костлявым парнишкой – смешным, веснущатым и кучерявым. Серьезный, интеллигентный, совсем еще юный Мирослав Полисун, очень приятно, будем знакомы. «Мирослав, – рассказывала Неля, – происходит из очень хорошей, очень порядочной семьи». А еще Мирослав прошел по конкурсу на должность преподавателя в меднобуковский колледж. А там, заверила Неля, зарплата – первый класс.

Я поинтересовался, как насчет самой Нели – ее на работу в колледж не возьмут? Неля повисла на юноше, глянула на него сладкими глазками и почти подтвердила: «Возьмут, обязательно возьмут! Правда, Мирка?»

Я хорошо знал эту шелковистую интонацию. Ох и страшная женщина моя сестра! [4]

Со свадьбой надо было торопиться, поскольку молодые уже ждали пополнения. Главное – отгулять перед Великим постом, а то потом будет видно живот.

Мама, узнав, что у нее будет внук, сразу простила все обиды и вернулась домой.

Без предупреждения перед самой свадьбой появился отец. Он и Мирослав взаимно пережили легкий культурный шок, но это быстро прошло.

Все само собой наладилось.

2

В марте отгуляли свадьбу. Немного курило снегом, но старики говорили, что это молодым к хорошему ребенку. Хех, приколисты.

Молодого приняли в дом, и стало малость тесновато. А тут еще и у Нели пузо округлилось. Кроме того, кто-то срочно должен был ехать к бабушке Вере в село. Обстоятельства синхронно указали на меня, и в тот же день, всей семьей, порешили сдать бабулю на мое попечение. Деваться было некуда – сложил вещи в рюкзак, сбегал на вокзал, выяснил, когда поезд на Тернополь.

Домашние тем временем оценили, как это, оказывается, удобно для каждого, и испытали изрядное облегчение. На радостях устроили праздничный ужин – из деликатесов, что остались после свадьбы. Особенно радовалась Неля. Вечером я распрощался со всеми, а на рассвете, никого не разбудив, потопал себе на поезд.

3

Бабушка обитала не в самом Тернополе, а в селе Хоботное. От города это двенадцать километров асфальтовой дорогой (ходит автобус) или семь километров полем (пешком, что не так уж и много). Хоботное лежало в кругу лесонасаждений, за границами которого – сотни гектаров заброшенного колхозного поля.

А дальше, за полями – леса. Над Хоботным небо глубокое и бескрайнее. Земля сытная и благодатная.

Дорогой во мне заиграли веселые весенние мелодии. Так что из автобуса я высадился в игривом настроении. Всё мне улыбалось, и всё мне было в кайф. Шел по селу, насвистывал, пока не нашел знакомую с детства калитку.

* * *

Ко времени моего приезда бабуля уже вышла в полуфинал. За свою жизнь она немало попила крови и у дочек, и у зятьев. Но это было когда-то – еще до старческих болезней, до пенсии и слабости. Теперь на бабку смотрели то ли с иронией, то ли с плохо скрытым раздражением. Хотя ничего на это прямо и не указывало, родственники досрочно приписали ей старческий маразм, вероятно, руководствуясь принципом «око за око». Ведь и на склоне лет бабкиным любимым занятием оставалось говорить людям «все, что она о них думает». «Погоди-погоди, – шипела баба Вера точно так же, как и двадцать лет назад. – Появится твоя мать, я ей всё скажу. Всё, что про нее думаю».

Ой, баба Вера много кому успела сказать «всё, что думала». Потому-то дочери и рады были бы посылать из-за границы деньги тому, кто согласится обслуживать бабу Веру в качестве няньки. Но никто из тех, кто знал бабулю, не соглашался сидеть с нею ни за какие пфениги.

В хате не было телефона. Я знал, что бабушка вот-вот помрет, и для нее это тоже не было секретом. В условиях изоляции наше общение могло достигнуть незаурядной открытости.

Самое первое, про что я хотел спросить бабку, это