Я помотал головой. Он сказал:
— Кровопускалка при мне, и ключ. Лучше брось ее сюда.
— Уходите, — сказал я, едва шевеля языком от страха.
— Я выпущу из тебя кровь, и все равно будет моя.
— Нет, не будет. — Я подошел к стулу и взял ее… Его. Теперь только в одном месте Он мог быть в безопасности. Я не сумел отделить гостию от бумаги и съел целиком. Бумага, как сливовая кожура прилипла к нëбу, но я смыл ее водой из кувшина. Потом снова подошел к окну и сверху посмотрел на Блэкера. Он стал ко мне подлизываться:
— Что ты с ней сделал, Дэвид? Из-за чего суета? Ведь это всего-навсего кусочек хлеба. — И смотрел на меня с такой мольбой, с таким вожделением, что я, совсем еще ребенок, подумал: если он, правда, так думает, почему он так хочет ее?
— Я ее съел.
— Съел?
— Да, — сказал я. — Уходите.
И тут произошло такое, что кажется мне теперь еще более ужасным, чем его желание совратить меня и чем мой бездумный поступок: он заплакал. Слезы текли вкось из его здорового глаза, и у него тряслись плечи. Я только на миг увидел его лицо, потом он опустил голову и побрел в темноту лысая, похожая на репу голова его вздрагивала. Теперь, когда я думаю об этом, мне представляется, что я почти видел, как плачет оно после неизбежного своего поражения. Оно пыталось использовать меня как оружие, и я сломался в его руках, и оно лило слезы отчаяния через глаз Блэкера.
Черные печи Бедуэллского железнодорожного узла обступили полотно. Стрелки перебросили нас с одной колеи на другую. Сноп искр; семафор загорелся красным, высокие дымоходы уперлись в серое ночное небо, задышали паром отдыхающие локомотивы — половина холодного путешествия осталась позади, предстояло долгое ожидание тихоходного поезда, который повезет нас через холмы. Я сказал:
— Это интересная история. Я бы, наверное, дал Блэкеру то, что он хотел. Интересно, что бы он с этим сделал?
— Я думаю, — сказал мой спутник, — что первым делом он положил бы ее под микроскоп. До того, как подвергнуть другим испытаниям, которые, вероятно, планировал.
— А намек? — спросил я. — Не совсем понимаю, что вы имели в виду.
— Ну, видите ли, — неопределенно ответил он, — для меня, если вдуматься, это было странное начало, вся эта история.
Я бы так и не понял, что он имел в виду, если бы он не потянулся к полке за чемоданом: пальто его распахнулось, и я увидел воротник священника.
Я сказал:
— Полагаю, вы считаете, что многим обязаны Блэкеру.
— Да, — отозвался он. — Понимаете, я очень счастливый человек.
Перевод Виктора Голышева.
