Нам подскажет земля - [60]

Все это он выговорил одним духом. К концу речи злорадная ухмылка повисла на его толстых губах. Но Байдалов заметил и нервозность Зубова, и бледность, и бисеринки пота на крутом в веснушках лбу, и бегающий взгляд. Да и привычные для преступника выражения выдавали его с головой.

— Значит, нашел пистолет? А свой где?

— Какой еще?

— Из которого стреляли в буфете.

— Хо-хо!

— Вы его выбросили из поезда?

У Зубова задергалось правое веко. Он отвел глаза, потянулся за папиросами, лежавшими на столе.

— Курить не разрешаю! — строго сказал Байдалов. — Советую вам не упрямиться, Зубов. Чистосердечное признание…

— Не агитируй, начальничек, — презрительно процедил сквозь зубы Азиат. Он откинулся на спинку стула, лениво потянулся и, поглаживая свою рыжую шевелюру, нагловатым взглядом уставился на следователя Гаевого, сидевшего за столом напротив. Он понимал, что сотрудники милиции не зря так пытливо наблюдают за ним и так спокойно ведут допрос. Значит, что-то знают, надо быть осторожным. Закон они перешагнуть не смогут, а все статьи кодексов Зубову известны, как собственные карманы.

— Ничего не знаю, — медленно выговорил Азиат и, облокотись о стол, ухмыльнулся: — А свидетели где?

— А если найдем? — спросил Гаевой, глядя в упор.

— Тогда, так и быть, расколюсь… — Зубов был уверен, что свидетелей не будет, ведь единственного человека, присутствовавшего при убийстве, он давно отправил на тот свет.

Наступило молчание. Байдалов переглянулся с Гаевым, поднял трубку:

— Ведите.

Зубов сидел спиной к двери. Он не видел, как сопровождаемый милиционером в кабинет тихо вошел, прихрамывая, Мослюк. Бледный, с забинтованной головой, он остановился у порога. Многое передумал за эти дни Мослюк, лежа на горячей больничной койке. В голове все чаще мелькали мысли о семье, о работе, которую бросил совсем напрасно, а чаще всего — о себе, о жизни, что начал, кажется, не так, как следовало. И кто помешал?..

— Этого знаете? — раздался голос Байдалова.

Зубов обернулся. Улыбка мгновенно слетела с его губ. Он вскочил со стула, увидев страшные глаза Мослюка, уставленные на него. Эти глаза приближались, наполненные ненавистью и презрением. Азиат невольно отступил назад, поближе к оперработникам.

— Вот где встретились! — захрипел Мослюк. — Угробить меня хотел, гад! Чтоб свидетелей не было, чтоб одному все?! Ах ты, сука!.. — Он резко шагнул вперед, схватил стул, пытаясь поднять. Но силы изменили ему: Мослюк скривился от боли и, охнув, повис на стуле.

Милиционер помог ему сесть. Тяжело дыша, Мослюк посмотрел на капитана и сказал:

— Уведите этого… не могу видеть… я расскажу все…

Зубов стоял в углу и дрожал, испуганно глядя то на Мослюка, то на Байдалова. Его охватил животный страх, он почувствовал, что настал час расплаты, ему придется ответить за все. Азиат жался к стене, растерянный и жалкий…

Мослюк действительно рассказал все.

— Еще в больнице я заметил, что мной заинтересовалась милиция, — говорил он. — Но решил молчать. А когда вы показали мне рваную покрышку, карандаш, деваться стало некуда. И не только это. За последний месяц, пока я разъезжал с Азиатом в поездах и кутил в ресторанах, мне часто казалось, что все это не надолго. Хотелось вернуться в семью, на работу, порвать с тем, во что втянулся. Я заговорил об этом с Азиатом, когда мы ехали в Баку. Он здорово озлился, с пеной у рта ругал меня, стращал тюрьмой, воровскими законами. Я понял, что связался с законченным бандитом, решил уйти от него. Но он, видимо, разгадал мои замыслы. Вышли мы в тамбур вагона покурить. От выпитого вина было жарко, я открыл дверь. Поезд грохотал по мосту. И вдруг я почувствовал сильный толчок в спину. Я схватился за поручень, обернулся, увидел злобное лицо Азиата. Он ударил меня пистолетом по голове…

Мослюк рассказал, как еще зимой познакомился в железнодорожном ресторане с Азиатом, выпивал вместе с ним, потом по его просьбе постоял в одном из переулков ночью «на часах». Оказалось, что Азиат в это время кого-то грабил, не то лазил в чужую квартиру. Он вернулся с деньгами, подарил Мослюку наручные часы. Всю ночь пьянствовали. Так повторялось много раз. Потом Азиат сказал, что они теперь одного поля ягодки, и если Мослюк откажется помогать во всем, он выдаст его милиции.

— А вздумаешь сам заявить, отправлю на тот свет, — пригрозил рыжий и показал за поясом под пиджаком пистолет.

Так Мослюк стал пособником бандита. Работу бросил. 31 мая он по заданию рыжего должен был идти на первое самостоятельное «дело». За буфетом, что на улице Рабочей, Азиат долгое время наблюдал сам. Он узнал, в какие дни больше всего бывает там людей, а значит, и выручка крупнее. Его планы сбивал какой-то шофер, приезжавший в буфет нерегулярно, но часто и, главное, почти каждую субботу. А рыжий решил «взять» буфет именно в субботу: во-первых, выручка будет солидная и, во-вторых, милиция узнает только на следующий день, то есть в воскресенье, когда в учреждениях выходной.

Азиат хотел уже отказаться от своего замысла и подыскивал другой объект, на окраине города. С помощью Мослюка он познакомился с Крейцером и за деньги брал на прокат у него шоколадную «Победу». «Приглянулся» магазин возле железной дороги. Здесь всегда шумно от проезжающих поездов — значит взламывать спокойнее. Только нужна машина. Взять у Крейцера — не надежно, он дает на пару часов, а потом, если не вернешь, заявит в милицию.