Нам не дано предугадать - [32]

Когда ты вырос настолько, что начал думать и запоминать, ты оказался в большом пыльном городе с необычно выглядевшими желтолицыми людьми; к тому времени воспоминания о прошлых событиях изгладились из твоей памяти, тебе казалось, что ты со своими родителями всегда жил в этом наполовину русском, наполовину китайском городе – Харбине. Но когда ты стал понимать разговоры взрослых, видел изображения старого и красивого дома, где, как тебе сообщали, ты прожил первый год своей жизни, и портреты незнакомых людей, которые, как тебе говорили, были твои дедушка и бабушка, ты стал задавать вопросы и интересоваться нашей жизнью до того, как мы оказались в Китае.

Я начал эти записки не только чтобы удовлетворить твою любознательность. Для того, чтобы познать себя, что очень важно, необходимо знать свои корни, людей, которые оказали на нас влияние в детстве, места, в которых мы родились и где прожили первые годы нашей жизни. Твои старшие брат и сестра оставили Россию в годы, которые они уже помнили. У тебя не было этого преимущества, и я попробую рассказать тебе о нашей прежней жизни, наших родителях и предках. Позже, когда это заинтересует тебя, я расскажу тебе, что мы пережили, оставив Москву, до того, как приехали в эту страну, которую ты по праву считаешь своей.

Лос-Анджелес, 1927

Петровское

Если правда, что место, где человек родился и провел большую часть своей жизни, накладывает глубокий отпечаток на его личность, характер, вкусы и даже ум, то наша семья может служить тому примером.

На нас, так же как и на старшее поколение этой ветви Голицыных, оказало глубокое влияние то место, где мы прожили лучшие годы своей жизни. Я говорю о милом старом поместье Петровском, расположенном в сорока верстах на запад от Москвы. Как мы все любили его! И не только за красоту окрестностей и дома, но и за то неуловимое, чем дышали стены, книги, картины, зеленые лужайки, рощи, за то, что позволяло чувствовать себя нравственно лучше, заставляло ум работать быстрее и давало возможность погружаться в атмосферу давно прошедших времен.

Как я любил, возвращаясь из поездки в Москву или откуда-нибудь еще, приближаться к дому вдоль высокого берега живописной Москвы-реки, в санях, запряженных тройкой, и видеть внезапно возникающий красивый белый дом, окруженный парком. Как было приятно после морозной езды войти в дом, такой уютный и теплый (несмотря на огромные размеры его комнат), нагретый большими каминами, наполненный старинной, удобной мебелью и ярко освещенный свечами и керосиновыми лампами. Электричество не было проведено, чтобы не затронуть атмосферы восемнадцатого века. Даже теперь, закрыв глаза, я могу видеть длинную анфиладу комнат, бесценные картины на стенах, ощущать приятный запах старых книг, слышать потрескивание старой мебели и дубовых полов, тиканье часов, тонкое, почти неуловимое позвякивание хрустальных подвесок на люстрах.

Дом был построен в конце восемнадцатого столетия моим прадедом – князем Федором Голицыным[85]. Наполеоновские войска прошли через Петровское и стояли там на их пути в Москву. К счастью, они не причинили большого вреда – был отбит нос у бюста кн. Федора и порезан саблей один из фамильных портретов. Во время нашествия кн. Федора с семьей не было в Петровском. Они бежали в другое имение на Волге.

Князь Федор описывает свои странствия и чувства в эту знаменательную эпоху в дневнике, который позже он издал в виде прелестнейшей книги. Он рассказывает, как Петровское было спасено благодаря французскому эмигранту, жившему по соседству и отправившемуся к принцу Евгению Богарне – пасынку Наполеона, и как принц согласился пощадить имение, и как был счастлив кн. Федор, когда, вернувшись после отступления французов, он нашел все в полном порядке. Очень трогательно читать о его чувствах и слезах, когда при приближении к Петровскому он увидел свое творение – дворец со всеми окружающими его службами, стоящий нетронутым во всей его красоте, и как радовались его крепостные, встречая своего старого хозяина.

На основании одной из колонн фронтона есть надпись, сделанная каким-то острым инструментом самим кн. Федором: «В напоминание обитателям Петровского. В 1812 году здесь был неприятель. Кн. Ф.».

Эту надпись свято хранили последующие поколения Голицыных, я надеюсь, что она до сих пор существует, хотя большевистское нашествие по своей опустошительности не может идти ни в какое сравнение с нашествием Наполеона.

Кн. Федор был одним из наиболее культурных людей своего времени. Он много путешествовал, за границей встречал таких людей, как Вольтер. С последним у него была ссора на религиозной почве, и князю пришлось спешно покинуть Ферней, знаменитую обитель хозяина. Он много читал и еще больше писал. Наша библиотека была полна его старыми французскими книгами, дневниками и письмами, написанными им и к нему. В прошлом моим любимым занятием было рыться во всем этом и погружаться в атмосферу и дух восемнадцатого столетия. Его тонкий художественный вкус проявился в коллекции картин и гравюр, в меблировке и архитектуре дома.

В истории России был выдающийся человек, оказавший большое влияние на кн. Федора, – это был брат его матери Иван Шувалов, премьер-министр Императрицы Елизаветы, основатель Московского университета и Академии наук в Петербурге. Это он привил племяннику вкус к искусству и наукам, что выделяло кн. Федора из его окружения и заставляло сторониться блестящего, но фривольного двора Екатерины Великой. Он мог бы сделать при дворе блестящую карьеру. В юности он был камергером Императрицы, и она звала его «le gentil cavalier»