Нам бы день продержаться… - [51]

Обед проходил под хвалебные возгласы в отношение Ибрагима, который сиял за дверью, ведущей в кухню, в открытом окне раздачи. Бадья восседал, как падишах, в столовой и лично спрашивал каждого солдата о том, мол, как сильно понравился ему плов, сделанный под его личным руководством. Хотя можно было и не отвечать, но народ лил елей на Валеркину голову. Ибрагим не препятствовал – знал, что лучше его плов сделать никто не сможет. А славу он подарил настоящему повару – Валерке, который каждый день и ночь, неделю за неделей, месяц за месяцем. И пусть его пища не была такой вкусной, как блюдо Ибрагима, но скажите мне, что может быть вкуснее горячего чая и ломтя теплого хлеба с маслом после холодной ночи на дальних подступах. А плов, плов – это праздник, когда каша, хлеб и первое блюдо есть в изобилии.

Ужин готовили вместе с каптером.

– Валера, а воды хватит для макарон? – тормошил повара Шустрый.

– Бадья, а соли добавить в фарш? – переживал ефрейтор.

– Блин. А зажарку на каком масле делать? – проверялся он на всякий случай.

– Е, про чай забыли! – говорил он, во множественном числе подразумевая обоюдную ответственность.

– Может, еще угля подкинуть в печку? – не отставал от повара каптер.

– Не суетись, Серега, народ после обеда вряд ли что есть вообще захочет, – успокаивал каптера Бадья и посылал рабочего колоть дрова на ночь. В руках Бадьи лучок приобретал на сковородке не черный и обугленный оттенок, а приятно-золотистый цвет. Макароны не слипались, фарш прожаривался так, как и нужно. Шустрый только вносил нервность и изливал свой страх в окружающий обоих зал варочного цеха, как величественно именовали кухню в документации и описи имущества, висящей на стене.

Ужин прошел без происшествий. Выходной день повара закончился. Застава, отмытая в бане и сытая стараниями трех поваров, вступила в новые пограничные сутки обновленная, чистая и посвежевшая. Однако, прежде чем прошел боевой расчет, пришлось мне попереживать о завтрашнем дне. Не все ж лейтенанту банный день и праздничный плов на обед.

Да, я объявил баню и выходной. Да, рисковал. Но Курбан таки побоялся сунуться под стволы броника и миномета. Правда, почти половина личного состава сидела на подступах и присматривала за левым и тыловыми подходами. Бандиты, по-видимому, тоже зализывали раны. Странно было то, что со стороны границы не было никаких поползновений. Иран как вымер после взрывов «за нашей спиной». Не перегоняли отары, чтобы попасти их на нашей территории. А места, однако, было навалом. Из-за величины хребта, по вершинам которого проходила линейка, госграница находилась от заставы на расстоянии почти пятнадцати километров на левом и в восьмистах метров на правом, и потом снова дистанция расширялась в сторону наших соседей справа. Огромный промежуток конуса практически не используемой земли лежал между нашим опорным пунктом и линией границы – длиной почти в шестнадцать километров и шириной основания, наверное, и более пятнадцати и упирался своим наконечником в стык правого фланга [31]. В обычное время иранцы даже умудрялись поля засевать и обрабатывать на нашей территории, урожай собирали в полной безопасности. Не говоря о сборе дров, косьбе травы, охоте, чае, чесноке, луке, ягодах. А тут тишина, и архары по склону водораздела у границы непуганые. Значит, боятся чего-то местные иранцы больше, чем нас на заставе. А кого им бояться больше? Только своих сумасшедших исламистов. Вопросы возникали сами и требовали ответов. Информации не хватало именно справа и со стороны границы. Я сидел, думал и наблюдал, как на веревках, растянутых между баней и дизелькой, полоскалось белье: простыни, наволочки, трусы, майки, полосатые тельники, штаны, куртки, панамы. В наряд уходили прямо из бани, чтоб поменять тех, кто был в боевом охранении. Уходили еще во влажных от стирки афганках, но чистые и вымытые, как обновленные, в воде и парилке. По традиции, наряд становился на приказ без магазинов и после приказа заряжался под управлением дежурного. Точно так же делали после выполнения приказа и доклада. Любим мы свои маленькие прелести, отличающие нас от других войск. «Гиппократ» не отходил от Феди, Косачука и заодно гонялся за их вторыми номерами. Майор вылез на солнышко и дремал на кровати, установленной возле входа. Труба кухни азартно дымила, предвещая ужин и сон на чистых простынях и вытрясенных матрасах. Кровати поставили под навесом уцелевшей летней конюшни. Я еще утром проснулся с плохими предчувствиями, несмотря на предстоящую баню, запахи плова и непривычный покой вокруг. Ночью даже сон не пришел в мою голову. Что-то смущало и тревожило. Доклады с ночи и утра были положительными. Но майор сидел на крылечке, в накинутом на перевязанные плечи бушлате и поджидал меня самым откровенным образом, игнорируя старания Пирмухаммедова и не замечая радостную суету банного дня.

– Что, лейтенант, не отдыхается?

– Да, гложет что-то, не понимаю что.

– Хочешь, скажу?

– Ну?

– Тебя правый фланг гложет и неизвестность на нем.

– Вы, я смотрю, уже ходить начали.

– Скорее хромать.

– Есть идеи?

– Есть – послать разведывательно-поисковую группу на правый.