Нам бы день продержаться… - [49]

– Эфрейтиор, – правильно обозвал он звание Шустрого, – не стриеляй, – ткнул грязным пальцем в глянец прямоугольной плотной бумаги, – дети, папа, мама, дедуюшка, бабуюшка, – и закивал огромной башкой и протянул руку, показывая мозолистую ладонь, – бери, только не стреляй, – сказать, что мы ох уобалдели, ничего не сказать. Вот это номер! Ай да недоделанные досы! Русский знают! Но восхищаться было некогда. Вскинулись в седла, подали Бадье колун, Серега с СПШ в руке запрыгнул на Дессу и, оглядываясь и понукая лошадей, заслон, ускоряясь, рванул домой под вопли и проклятия сопредельных граждан мужского пола. На заставу примчали нервные, злые и мол-чаливые. На все вопросы отвечали изощренным матом. Бадья первым делом спрятал колун на дровяном складе. Лейтенант пошел «сдаваться» в кан-целярию. Главное в этой игре – это кто первый доложит. Наши успели предъявить иранцам претензии первыми. Иранцы не лыком шиты и ответили тем же макаром. В конце концов, инцидент замяли. Лейтенанту намылили шею и влепили выговор, а Бадья обзавелся колуном и стойким уважением к тем, кто поднимается в заслон и тревожку по нескольку раз в день.

Поэтому к своему «стоянию» в составе заслона в боевом расчете Бадья относился всегда трепетно и переживал очень не только за себя, но и за других, если что-то шло не так. Однако вернемся к выходному дню повара.

– Та не, Валер, все нормально, отдыхай, мы прикроем, если что. Хочешь, я часового озадачу сектором на баню? – предложил связист.

– Не надо, – вальяжно ответил Валерка. – Кури, паучара! – закончил свой опрос Бадья и уже собирался отщелкнуть тангенту, но с узла связи выдали дополнительный бит информации.

– Да он заколебал своим пловом! Это ж вытерпеть никак невозможно, таджик долбаный! – явственно услышал Валерка ухваченный чувствительным микрофоном эмоциональный взрыв дежурного по заставе в коридоре. Таджик был на заставе один. Фамилия его была Пирмухаммедов, звали Ибрагим, и именно этот представитель Средней Азии должен был сейчас делать плов на кухне и обеспечивать обед. Подбор слов, высказанный из коридора заставы, мог иметь двоякое толкование, но полярность и направление шкалы эмоций мешали точно определить дальность до источника звука. Будько заволновался. Чуть-чуть, самую малость. Нет, не сильно.

– Слышь, Бойко? – непривычно спокойным тоном вдруг заговорил Бадья. – А что там дежурный так переживает за Муху? Может, помощь нужна какая? Что, не справляется? – закончил он свой вопросник тоном дворянина, разговаривающего с простым смертным.

– Та не, – наигранно безразлично вещала трубка в ухо повару, – наоборот, лучше, чем ты, управляется. – Удар по незаменяемости своего труда повару был нанесен так неожиданно и как само собой разумеющееся дело, что Бадья вскочил с деревянной лавочки, на которой сидел в предбаннике, и чуть не оборвал провод микротелефонной трубки.

Свободные от службы солдаты и сержанты спускались от заставы к бане и увидели озабоченно поднимающегося по склону им навстречу Бадью. Повар начал принюхиваться, еще едва отойдя от бани. Но возле нее пахло соляркой, копотью, дровами, вареным бельем, хозяйственным мылом и порошком. А вот ближе к середине пути сытый, приятный и аппетитный аромат начал вкрадчиво теребить обоняние Валерки.

– Садист! – услышал он комментарии тех, кто прошел мимо него в баню.

– Сволочь! – выражали свое мнение солдаты.

– Гад бессовестный! – продолжали из небольшой гурьбы; Бадью почти не заметили, но переглянулись.

– Фашист, – перечисляли ругательства коллеги по службе. – Извращенец, – добавили тут же.

– Чурка нерусская, – расслышал Бадья и резко крутнулся на каблуках вокруг себя.

– Сам такой – хохляра бешеная! – отпарировал Бадья, принимая выпад Швеца на свою личность.

– Валер, ты шо? Та мы про Муху ругаемся! А-а, так ты ж еще на заставе не был! Так у тебя все впереди! Иди-иди, Ингус уже выл пару раз, нанюхался, бедный! Ща и ты обкуришься. – То, о чем говорил Швец, Валерка понять не мог, но Швеца прекрасно поняли все, кто шел вместе с ним в баню, и подозрительно заржали здоровым молодецким смехом. И самое вредное в этом веселье было то, что смеялись вроде бы и не над Валеркой, но относился хохот и в его сторону, что несомненно. Все это требовало выяснения и проверки.

При приближении к заставе запах готовящегося плова усилился настолько, что его хотелось порезать ножом, а слюна сама собой наполняла пространство рта, заставляя всех находившихся на расстоянии пятидесяти метров от здания непроизвольно сглатывать. Хуже всего было собакам на питомнике в ста пятидесяти метрах от кухни. Абрек время от времени подвывал, терзаемый собственным обонянием. А овчарка Санта гавкала короткими рыданиями. Ингус, как глава стаи в отсутствие инструктора, тихо поскуливал, но терпел.

Свиньям и шакалам все же было труднее всего. Им, конечно, можно было и подойти к окну кухни, из которого лился водопадом в сторону линейки волшебный запах, но вот попробовать этого восхитительного блюда им явно не светило. Поэтому хавроньи и кабан с поросятами упали на теплую землю, стонали, мечтали и тщательно вдыхали. Уж если не пожрать, так хоть нанюхаться вволю, решили они всем своим кагалом. Шакалы тоже хотели приблизиться. Но хряк так многозначительно хрюкнул, превращая свой «хрю» в предупредительный рев, когда трое из наиболее храбрых шакалов, поджав хвосты, выглянули из-за канавы за двадцатым участком, что вид немалого клыка сразу поубавил им пыла. Пришлось падальщикам дышать издалека чудом, парящим колдовским ароматом на кухне, соблюдая дистанцию.