Наложница фараона - [19]

— О, больно! — раздался детский возглас.

Мальчик не сердился, не жаловался и не просил помощи, он просто изумился тому, что звуки музыки выходят из струн с болью для пальцев.

Гость встревожился, его водянистые светлые глаза от этого на миг сделались чуть более яркими.

— Лучше не играй…

— Но ведь ты играешь! А тебе не больно? — голосок у ребенка был такой чистый, отчетливый и звонкий.

— Больно бывает подушечкам пальцев, пока они не загрубеют и не привыкнут к струнам. А мои пальцы уже привыкли.

— А что надо делать, чтобы мои пальцы тоже скорее привыкли?

— Надо почаще играть, — молодой человек улыбнулся. В улыбке его была застенчивость; в сущности, придававшая его некрасивому лицу очарование.

Прошло еще совсем немного времени, и детские пальцы уже начали извлекать из струн что-то похожее на мелодию. На лице гостя мелькнуло выражение удивленной серьезности; он понял, что это не простая обычная детская забава, но настоящее серьезное учение.

Учитель и маленький ученик, сидя близко друг к другу, склоняя головы, переплетая пальцы на струнах, обмениваясь короткими фразами, так увлеклись звучанием инструмента, что и не заметили, как дверь тихо отворилась и в комнату вошла молодая женщина.

Это была Елена в длинном ярко-голубом верхнем платье на пуговицах и в головной повязке, отороченной дешевым мехом. На руке у нее висела большая, крепко-плетеная круглая корзина; видно было, что в корзине свежие яйца, кувшин со сливками, с плотно привинченной крышкой; круглый, приятно пахнущий теплом свежий хлеб, связка небольших колбасок. После утренней службы Елена уже успела побывать на рынке. Она мало изменилась за эти три с половиной года, на лице ее по-прежнему иногда возникало тихое девичье и даже доверчивое детское выражение. Войдя, она собиралась уже откинуть с головы повязку, но увидев гостя, не стала этого делать, но остановилась в чуть скованной позе. Должно быть, молодой человек явился без приглашения, хотя, судя по всему, и не был совсем чужим в этой комнате. Он смутился, поспешно поднялся и взял обеими руками свою нарядную шапку.

Женщина мило и деликатно улыбнулась. Но тотчас ее черты озарились нежной лаской и умилением. Мальчик, обняв обеими ручками большой для него инструмент, спрыгнул со стула и кинулся навстречу матери.

Ему хотелось обнять ее, прижаться, но и большую лютню не хотелось выпускать из рук. Припрыгивая, он громко звонко закричал:

— Мама! Мама! Я играю! Я играл сейчас… Я уже умею!..

Мать приблизилась, наклонилась и поцеловала его в маковку.

— Верни мастеру его лютню, — мягко сказала она, отводя взгляд, хотя гость смотрел прямо на нее.

— Нет, мама, нет! Ганс мне оставит и я буду еще играть. Пока у меня пальцы не привыкнут.

— Но это не твой инструмент, я куплю тебе другой, а этот верни, — мать говорила по-прежнему мягко, но с некоторой строгостью.

Мальчик повернулся к молодому человеку и протянул ему лютню, по-прежнему удерживая ее обеими руками. Лицо ребенка сделалось погрустневшим.

— Пусть Андреас оставит себе эту лютню, я могу купить себе другую. Итальянец их продает, у него сейчас много…

— Нет, — деликатно, но твердо сказала женщина, — Андреас не будет выпрашивать подарки, мы с ним сами купим ему… — голос ее заметно потеплел.

Мальчик был доволен тем, что будет покупать вместе с матерью, как равный, и улыбнулся, глаза его снова просияли добрым озорством.

— А Ганс мне принес подарок. Вот! — Андреас показал на ларчик с откинутой крышечкой. — Ведь это можно, правда?

Мать мягко кивнула, но поторопилась добавить:

— Только больше не ешь. Сейчас будем полдничать. Вы, наверное, тоже проголодались? — кажется, она впервые обратилась к гостю.

Молодой человек смущенно заметил, что, пожалуй, сейчас пойдет.

— Нет, зачем же. Мы поедим. Погодите, я сейчас все приготовлю.

Она разговаривала с гостем мягко, но в этой мягкости он чувствовал выдержку и какое-то решение, уже принятое и, кажется, неколебимое. Однако он снова опустился на стул, отложил шапку, на этот раз на полку у печи; понимая, что стол понадобится для еды.

Женщина наконец-то откинула на плечи головную повязку. Волосы ее русые были уложены витым узлом на затылке. Она быстро вышла — отнести корзину на кухню. Обширная кухня с большим очагом находилась в самом конце широкого и длинного коридора. Здесь готовили себе кушанье все жившие в разных комнатах на этаже. Елена быстро вернулась, зашла за пеструю ширму, там висели на деревянных вешалках ее платья и стоял сундук с одежками ребенка. Когда она вышла из-за ширмы, волосы ее были покрыты белым полотняным платком и поверх простого платья повязан был серый передник. Она попросила сына и гостя не скучать и направилась снова на кухню — готовить еду. На кухне помещалось несколько столиков и поставцов. Еще две женщины, наклонившись над своими столиками, тоже повязанные передниками, разделывали мясо и тесто на деревянных разделочных досках. Они заговорили с Еленой. Она принялась за приготовление полдника.

Когда все было готово и она вернулась с подносом в комнату, молодой человек по имени Ганс и маленький Андреас прервали оживленный разговор. Она принесла нарезанные круглыми кусочками поджаренные колбаски, нарезанный ломтями хлеб и вареные яйца.