Наковальня неизбежности - [23]

— Ваша жена, наверное, скучает по вам, мистер ван дер Хаан? — робко спросила Мэйси. Словно не была уверена, что может встревать в мужской разговор.

— Зовите меня Пит. Ей вообще не нравится, что я сюда поехал. Из Европы до нас доходят плохие новости. Что из-за бомбардировки у всех болезни и всё такое. Скажу вам так – с самого приезда я чувствую себя не очень хорошо. Но нам должны заплатить большую премию за работу здесь, и оно того стоит. Жду не дождусь возвращения. Одному господу ведомо, как я соскучился за домом.

Они разговаривали, слушая рассказы о работе и жизни в Южно-Африканской республике. Джон согласился на ещё по кружечке. В конце концов они разошлись – ван дер Хаан обратно в гостиницу, МакМаллены домой. По пути Мэйси молча улыбалась. Она заметила кое-что, пропущенное её мужем. Их приветливый южноафриканский друг носил пистолет под плащом.

"Балтийский коридор", Рига, штаб Второго Карельского фронта

Длинные ряды танков и орудий стали ещё шире, ещё плотнее. Стволы орудий щетинились в небеса как гигантский стальной дикобраз, угрожающий заоблачным богам. Шеренга за шеренгой. Фельдмаршал Роммель едва отделял одну от другой. Профессиональный взгляд военного зацепился за что-то и выдернул его в реальность. Батарея ракет дальнего действия. Немного похожи на немецкие A-4, только форма другая. Но всю остальную часть поездки он снова провёл в собственных мыслях, обдумывая узнанное. Или, скорее, что он ещё только должен узнать.

Всё казалось предельно простым. Выбрать несколько подразделений, репутация которых не запятнана военными преступлениями. Их солдаты служили честно и могут найти убежище по своему желанию. Он выбрал вероятных кандидатов и собрал документацию частей. То, что он там обнаружил, испугало его. Он проверил других – то же самое. Безупречных не было. Не нашлось ни одного подразделения, солдаты которых ни во что не вляпались и только выполняли приказы. Как и большинство офицеров Вермахта, Эрвин Роммель убедил себя, что все мерзости, злодеяния и ужасы относятся к работе СС и других, ещё более зловещих частей. За последние двое суток это утешительное заблуждение развеялось. Впервые он увидел истину войны на Восточном фронте. Он не мог сказать русским, канадцам или американцам, что они сами ничуть не лучше. Не лучше, но оправданием это послужить не могло. Это груз их совести, и им его нести. Роммель, пока ехал, чувствовал, как вся грязь из досье облепляет его. Казалось, ему никогда от неё не отмыться.

В русском штабе его окружили пехотинцы, глядя с холодной, всеобъемлющей ненавистью. Он уже видел такое прежде, во время первого визита, но тогда отнёс это на отголоски войны. Ужасное чувство – осознать, что эта ненависть заслуженна. Он с облегчением вошёл в кабинет, где ждал Рокоссовский.

— Фельдмаршал, у меня для вас хорошие новости. Шведы готовы принять первые пять тысяч ваших людей как беженцев. Они даже отправляют судно, один из балтийских паромов. Финляндия и Норвегия тоже передали, что примут по пять тысяч, но пока не подтвердили. Теперь ваш ход.

Роммель достал из портфеля три папки.

— 21-я танковая дивизия. Большую часть войны они провели во Франции, как оккупационная часть. Во время боевых действиях задействовались в основном для штурмов и контратак, против партизан не использовались. Ничего особенного на них я не нашёл. Предлагаю начать с танкового полка, потом с артиллерийского. Если на этом пять тысяч ещё не наберётся, включаем два полка мотопехоты. Это старое подразделение, входило в Вермахт и получало меньше пополнений, чем большинство.

Роммель обратил внимание, что части, которые получали много новобранцев, полны фанатиков с промытыми в Гитлерюгенде мозгами. Натворили они достаточно, чтобы можно было через одного потрошить заживо.

Рокоссовский кивнул и о чём-то переговорил с одной из оставшихся в кабинете женщин. Та остро смотрела на фельдмаршала.

— Теперь я понимаю, почему вы нас ненавидите.

Русский военачальник глянул на него.

— Вы имеете в виду немцев? И почему мы вас ненавидим?

— Я увидел, что мы сделали. Мне хватило того, что есть в наших собственных рапортах и докладах. Нам нет прощения, и я на него не рассчитываю.

— Немцы, немцы… Война – не игра. Это невообразимый ужас в чистом виде. Возможно, мы это забыли, но генерал ЛеМэй нам напомнил. Хотя ненавидим мы вас не из-за войны. Хотите узнать, за что?

Роммель кивнул.

— Вы были так богаты и так обеспечены. У нас не было практически ничего. Бойцы стрелковых дивизий, фронтовики, пришли в армию из колхозов. И даже это "ничего" стало для них улучшением. А вы явились в нашу страну и отняли то малое, что имелось. Что не смогли отнять – уничтожили. Два голодных крестьянина, подравшихся из-за пшеничного клина на поле, могут бороться безо всякой жалости. Кусаться, ставить друг другу фингалы под глазами, драться с отчаянием, но без ненависти. А когда богатый капиталист отнимает у бедняка корку хлеба, откусывает, выбрасывая остальное в грязь… тогда сердце заполняет самая чёрная ненависть, какую только можно вообразить.

На мгновение из глаз Рокоссовского исчезла приветливость и Роммель увидел в них то же пламя ненависти.