Наказанный развратник - [43]

— Так что ж не убил? — вяло спросил Сёма.

— Не знаю. Трудно убить человека. Даже если он не человек. Я думал, ну что такого, я же всех спасу… Я даже раньше хотел это сделать, чтобы вас не впутывать. Но при нем не мог, когда мы одни и он на меня все время смотрит. А тут я ему предложил: а давай я спою, хотя ты этого не любишь, но мне иначе с Сёмой не справиться, так что ты мне не мешай… А про себя подумал: притворюсь, будто целюсь в Сёму, а ударю по нему самому.

— Господи, — сказала Вера. — И это человек, которого я однажды в гримерке спасала от таракана. Он сам его, видите ли, не мог тапком прихлопнуть. А вдруг, говорит, у него семья, дети. У таракана. А тут роялем хотел…

— Я думал, если я постараюсь, у меня получится, — сказал Ваня.

— Я уже тоже почти поверила, что у тебя получится. Ты был очень убедителен.

— Но не поверила?

— Нет. Ты очень хороший актер, хотя это мало кто замечает. Но меня тебе не обмануть.

Саша глубоко вздохнул. Вера, значит, не поверила. И Сёма не верил в Ванино предательство, а просто выжидал, не понимая, что тот задумал. Получается, Саша — единственный, кто поверил… почти поверил. Он вдруг вспомнил, как пытался уловить ускользающую мелодию и готовился направить ее в сторону Вани, вспомнил предостерегающую руку Веры на своем плече… Ох, что бы он натворил, если б только ему дали возможность! Горячая волна стыда начисто смыла остальные переживания. Но никто, кажется, этого не заметил. Во всяком случае не Ваня. Он сам выглядел удрученным и пристыженным.

— Сёма, слушай, ну не сердись, — попросил он наконец. — Я ведь просто… я просто хотел…

— Хотел себе тоже какую-нибудь красивую роль?

— Ну… да.

— Тенорам трудно быть на подпевках, — кивнула Вера. — Никому не интересно быть скучным глупым доном Оттавио. Ваня тоже хотел что-нибудь эффектное, чтобы вот это вот… тум-тум-турум-тум, бум! И кругом огонь и грохот, и ветерок из-за кулис треплет его кудри, и он падает на пол, терзаемый невидимыми демонами, страдающий и прекрасный.

— А ты и правда неплохо его знаешь, — Сёма наконец тоже улыбнулся. — Однако у нас еще одна проблема. Что делать с роялем? Кажется, мы непоправимо испортили благородный инструмент.

— М-да, нехорошо получилось. Жалко, — Вера ласково погладила рояль по блестящему боку. — Он мой ровесник.

— А я его помню, когда он был еще вот такусеньким пианинчиком… — Ваня ностальгически вздохнул. — Но не так уж все страшно, по-моему. Отреставрируют.

— А как мы объясним, что с ним случилось? — спросил Саша, тоже подходя к роялю и сочувственно разглядывая нанесенные ему травмы.

— Да подумаешь! — Ваня, убедившись, что на него никто особенно не злится, пришел в свое обычное беспечное расположение духа. — Мало ли что… тут вон сколько всего. Может, какая-нибудь декорация на него упала, а? Ну например… да вот хотя бы лошадь.

Он прищурился и оценивающе оглядел гигантскую статую.

— Лошадь не трожь, — быстро сказала Вера. — Это историческая лошадь, она еще всех нас переживет. Я ее помню еще вот таким лошаденочком… В виде макета, размером с хомячка. Ее три месяца делали. Руки прочь от лошади.

— Там пол неровный, — сказал Сёма. — Ну, где рояль стоял. Его плохо зафиксировали, он поехал…

— Точно! — подхватил Ваня. — Покатился по наклонной и врезался в клетку. А? Только надо тогда его передвинуть туда поближе.

— Вот и передвигай, — кивнула Вера. — Ты наломал дров… и роялей… тебе и двигать.

— Да я ж не против. Я передвину. Дверь только закройте, пока нас тут не застукали.

— Я себя чувствую соучастником преступления, — пробормотал Сёма, выглядывая в коридор и аккуратно затворяя дверь.

— Не бери на себя чужие грехи, — сказала Вера. — Пусть расплачивается тот, кто это устроил. Если что, запрем его в клетку. Пусть посидит там, подумает о своем поведении.

14

Третий — и последний в премьерном блоке — спектакль, как это обычно бывает, прошел удачнее всего. В первый вечер они все слишком сильно волновались. Саша на следующий день понял, что почти ничего не помнит, только мелькание разноцветных пятен перед глазами, спасительную музыку, которая подхватывала под локти и подсказывала каждый шаг, бесконечные выходы на поклоны и то, как он запутался в складках занавеса. Господи, да пройдет ли это у него когда-нибудь? Впрочем, нервничали в этот день все. На итоговых репетициях все шло подозрительно гладко и благополучно, а перед спектаклем начались обычные неприятности. Накануне премьеры выявилась недостача реквизита. Оркестр одурел от духоты и сурового графика и на генеральном прогоне творил черт-те что. Помреж, несмотря на жаркую погоду, свалился с жестокой простудой, и непонятно было, сможет ли он вести спектакль и где искать замену в случае чего. Одно было хорошо — Саша среди всех этих треволнений совершенно забыл о больной ноге, она ему не мешала, и хромал он уже просто по привычке, потому что приучил себя к этому на последних напряженных репетициях.

Наутро после первого представления он с большим интересом выслушал рассказ Полины о том, как все прошло.

— Реально никто не ожидал, что Сёма прямо на тебя упадет с балкона! Со мной рядом какая-то тетенька сидела, она прямо взвизгнула, ты не слышал? А Сёма, когда тебя тащил на себе, по-настоящему ругался? А Ваня! Мне, знаешь, впервые было жалко Оттавио. Ну он же не виноват, что он такой хороший! А еще так страшно было в конце первого действия, когда они сражаются на шпагах, и Дон Жуан его как бы пронзает, и тут затемнение… Если б я не знала, что Оттавио доживет до финала, я бы прямо испугалась. А за мной сидели какие-то дурочки, все хихикали и перешептывались, что Оттавио тайно влюблен в Дон Жуана. Я терпела, терпела — и не выдержала. В антракте повернулась к ним и говорю: «Ну как вам не стыдно! Вроде взрослые люди, понимающие, и такие глупости, да еще на весь зал… Ясно же, что в Дон Жуана тайно влюблен Лепорелло!»