Наказанный развратник - [23]

…Исполни же, рыбка, мое желанье-е-е!!!

Водитель запрыгнул обратно, и машина рванула с места, едва не зацепившись открытой дверью за ограждение. Сиреневая кукла осторожно перелетела через забор, заскользила над газоном, замерла, словно прислушиваясь к тишине, и чинно уселась на скамейку.

Ваня проводил машину взглядом и запоздало испугался: не перестарался ли он? Но нет, вроде ничего. Вырулив из двора, они остановились на перекрестке, в ярко освещенном месте, выключили музыку, постояли еще немного и тихо убрались восвояси. То-то же. Так будет с каждым, кто шумит по ночам! Ваня довольно улыбнулся. Сёма бы этого конечно не одобрил, он не любит, когда они балуются своими суперспособностями без необходимости. Но Сёма об этом не узнает. Вовсе не обязательно все ему рассказывать. Только вот нашумели они все-таки, не проснулась ли Соня? Он приоткрыл дверь и заглянул в комнату. Тихо, и во всей квартире тихо. Все спят. Только у него ни намека на сонливость.

Почитать, что ли, что там у них с управляющей компанией? Еще пятнадцать сообщений. Люди, третий час ночи! Так, а это что? Люша опять, какую-то ссылку прислала. Доделали они там свое Бородино в разрезе? Он с любопытством прошел по ссылке, но это было на Бородино, а интервью с Верой. Ну это потом, подождет. Люша еще что-то печатает вдогонку…

«Вань, а ты вот это видел? Я что-то в шоке(((Четвертый абзац посмотри под фотографией((»

Ну что там такое еще? Глянуть одним глазом и спать, скоро уж светать начнет. Раз, два, три… вот, фото и четвертый абзац.

«…Один из самых переоцененных певцов современности. Непонятный мне феномен. Хотя чего там, все понятно, конечно… Давайте начистоту, его конкурентное преимущество — внешность, никак не вокал сам по себе. Ну, это теперь обычное дело, к сожалению. У нынешних исполнителей есть свои достоинства: они знают языки, они следят за собой, это тоже важно. Но техники-то нет. И они губят свой голос (в тех случаях, когда он вообще есть), перед глазами у нас много печальных примеров. А пока дело не дошло до катастрофы, мы называем любые дефекты исполнения милыми индивидуальными особенностями и притворяемся, что этот вульгарный ор — это и есть пение… Я, наверное, слишком резко, вы потом это уберите. Но всерьез говорить о нем как об оперном певце — это значит оскорблять оперу как вид искусства. Давайте лучше следующий вопрос».

Он не стал читать дальше, только немного прокрутил страницу, чтобы убедиться, что речь о нем. Да, действительно о нем.

Его вдруг пробрал озноб. Похоже, приятная ночная свежесть сменилась предрассветным холодом. Самый глухой и неуютный час. Надо было просто отворить балконную дверь и шагнуть в сонное тепло комнаты, но он медлил. Скоро в кустах под окном должен зазвенеть соловей. Или малиновка, или кто там звенит по ночам… Только птицы могут петь так чисто, самозабвенно, безоглядно и торжествующе. Он ведь хотел записать и спросить у Сёмы, кто это в конце концов такой. Но неведомый певец молчал, и небо над крышами словно стало еще темнее.

Он открыл инстаграм. И тут никто не спит. Люша выложила фотографию: на кухонном столе блюдо с тортом «Наполеон», и ряды картонных солдатиков идут на него атакой. Вася ожесточенно доказывает оппонентам, что тенора бывают разные и не надо всех под одну гребенку. А Фея Драже прислала ему личное сообщение. Ваня хотел стереть его не читая, но не стер. Ах так? Ну ладно же. Раз так, то… он знает, что делать. Он тоже кое-что может. Нет, он больше не станет молчать и терпеть, ему надоело быть покорным и безответным. Сёма бы конечно не одобрил. Ха, еще как не одобрил бы! Но его мнения никто не спрашивает.

Он почувствовал резь в глазах, вспомнил, что вымотался за день, и вот теперь ему захотелось спать. Однако спать он не пойдет. Есть дела поважнее.

Под окном присвистнул соловей, протяжно и нежно, пробуя голос перед ночной серенадой, но Ваня его уже не слышал.

8

— Ну что, у меня для вас хорошие новости, — сказал врач.

Саша попытался улыбнуться и скосил глаза на рентгеновский снимок в его руках.

— Ну что там видно?

— Перелома нет.

Он перевел дух. Это и вправду было очень хорошо.

— Но травма серьезная, придется вас немножко полечить.

— Да это понятно, что придется. Главное, что не перелом. Мне перелом никак нельзя, — Саша посмотрел на врача просительно, словно наличие или отсутствие перелома зависело от него.

— Нет-нет, кость цела, об этом не беспокойтесь. Значит, смотрите…

В приоткрытую дверь просунулась чья-то голова:

— Евгений Степаныч, на пять минут вас…

— Я занят, вы же видите.

— Ну на минуточку!

Врач недовольно засопел, но поднялся со стула и сунул снимки Саше.

— Я сейчас, извините.

Минуточка, как водится, растянулась надолго. Саша изучил снимки и не нашел там ничего интересного. Попробовал пошевелить ногой, хотя именно это ему запретили делать, — и правильно запретили, нога отозвалась острой болью. Он втянул воздух сквозь стиснутые зубы и замер, дожидаясь, пока все пройдет.

Если человек родился неудачником, то это навсегда. Вот не с кем-нибудь другим это случилось, а именно с ним. Не с Сёмой, который прыгал с балкона на каждой репетиции. Не с Тотошей, который раз за разом карабкался на крышу по неудобной лестнице. Это случилось с Сашей, которому не надо было ниоткуда прыгать и не надо было никуда залезать. Он просто спускался с крыльца, поставил ногу не глядя — и вот, пожалуйста, получите-распишитесь. Вместо репетиции с оркестром — бинты, больница, пакетик со льдом, рентген и добродушный доктор, которому нет решительно никакого дела до Сашиных тревог по поводу предстоящей премьеры. Но хорошо, что не перелом. Это был бы уже… всемуконец как он есть.