Наивный человек среднего возраста - [53]

— Свои выводы можете делать про себя, — советую я. И тут же добавляю: — Но почему вы задаёте эти вопросы мне? Вы ведь интересуетесь генералом, а не мной?

— Прекрасно знаете, что вами… О чём могу только сожалеть… Чем лучше я вас узнаю, тем большее отвращение вы у меня вызываете… Надеюсь, что эта мелочь для вас не имеет значения.

— Абсолютно никакого значения… — подтверждаю я. — Даже если бы я вам внушал ещё большее отвращение. Оно даже мне льстит.

— Льстит?

— Естественно. Как выражение особого внимания. Я что-то не замечал, чтобы вы испытывали отвращение к нашему торговому представителю, который, как известно, сколотил своё состояние на незаконных процентах от государственных сделок…

Она наклоняется к столику за сигаретой, и её высокая грудь, как обычно, почти что вываливается из выреза. Прикурив сигарету от догорающего окурка, она бормочет:

— Он взяточник, а вы…

— И к нашему послу, — прерываю я её, — который тратит на личные нужды государственные деньги, а врёт, что потратил их на обеды и коктейли, вы тоже не испытываете отвращения. Вы, вероятно, даже гордитесь, что работаете под руководством такого утончённого дипломата. Не вызывают у вас отвращения и остальные воры, с которыми вы работаете, а в красавца Адамса вы даже влюблены, хотя и безнадёжно.

— Адамс не вор! — резким тоном возражает секретарша.

— Верно. Но вы спрашивали себя, почему?

— У меня нет привычки задавать глупые вопросы.

— Глупо то, что вы не задаёте себе подобных вопросов. Адамс не ворует, потому что у него в этом нет необходимости. А нет у него этой необходимости потому, что его отец достаточно наворовал, чтобы освободить своего сына от подобных хлопот.

— Адамс — сын известного и почтенного отца. Именно этого вы не можете ему простить, поскольку сами вы непонятного происхождения.

— Известные семьи тоже были неизвестными до того, как прославились своими успехами и кражами. Адамс-отец процветает в торговле за счёт того, что грабит покупателей, продавая им товары низкого качества и нанося ущерб государству тем, что скрывает прибыль и не платит налогов.

— Этого вы не можете знать, — возражает уже менее уверенно она.

— Нет, знаю. Знаю и многое другое, о чём вы тоже подозреваете, но предпочитаете закрывать на это глаза, чтобы не остаться без идеалов.

— У меня нет никаких идеалов.

— А молодой Адамс? Красивый, элегантный, культурный и Бог весть какой ещё представитель нашего высшего класса, который, к сожалению, уже принадлежит другой даме и который смотрит на вас как на пустое место?

— Вы ему завидуете… и есть основания, — отвечает она с неприятной улыбкой. — Завидуете его богатству, его красивой внешности, тому, что у него красивая жена… потому что у вас никогда всего этого не будет…

— Неужели? — поднимаю я насмешливо брови. — А что вы скажете, если я вам сообщу, что совсем недавно я имел честь переспать с красивой женой вашего дорогого Адамса?

— Скажу, что вы жалкий обманщик!

— И опять ошибётесь. К вашему сведению, я действительно спал с ней, употребляя банальное выражение, хотя для того, чтобы поспать, у нас не осталось времени… Я повалил её на траву, как служанку, в том самом месте, где потом была встреча с этим парнем, собственно, тогда я и нашёл это место и ещё кое-какие открытия сделал насчёт некоторых интимных вещей.

— Вы и впрямь вызываете у меня всё большее отвращение, — устало произносит Мэри.

Потом на её лице снова появляется вызывающее выражение:

— Ну и что с того, если вы и валялись там с этой мерзавкой? Вы думаете, что таким образом поиздевались над Адамсом? Или возвысились до его уровня? Но вы никогда не подниметесь до него по той простой причине, что вы — воплощение серости и посредственности…

— Это ваше мнение меня нисколько не задевает. Могу даже сказать, что для меня серость — профессиональная маскировка.

— Да, знаю я ваш принцип: быть среди тех, кто не привлекает внимания и кого никто не замечает… Некоторым нужно долго тренироваться, чтобы добиться подобного умения искусно маскироваться, но вам это далось даром, вы ведь по натуре сама безликость. У вас серые не только одежда и манера поведения, но и чувства, если они вообще у вас есть. В этом мире жадных псов вы обыкновенный голодный пёс, в этом мире подлецов вы обыкновенный средний подлец, вы средний служащий, средний карьерист и средний рогоносец…

Она начинает мне немного действовать на нервы, эта женщина, и я, вероятно, бессознательно слегка приподнимаюсь, потому что она произносит:

— Хотите меня ударить?

— Нет, я испугался, что вы упадёте, — бормочу я, овладев собой.

Я снова опускаюсь на постель, а Мэри садится напротив, словно обессиленная злобной выходкой. Но она ошибается, воображая, что тайм окончен.

— Если уж вы заговорили о посредственности, — начинаю я невозмутимо, — то хотел бы заметить, что любой человек среднего ума, усвоивший некоторые правила хорошего тона, кажется вам интересным и даже приводит вас в восторг. К примеру, Адамс или наш общий начальник — посол. Один — общительный, откровенный, добряк, в общем, вроде вашего мужа. Другой — благородный, воспитанный, важный. А оба они те самые посредственные ничтожества, о которых вы только что так вдохновенно говорили. Однако вы не в состоянии это понять по одной-единственной причине: вы сами полное ничтожество!