Находка у Белых Камней - [4]

Утром Ворличек проснулся от голода, колени у него дрожали, потому что он сидел в пижаме, скорчившись за письменным столом, на котором тускло и ненужно горела лампа. Он погасил свет, сделал три приседания, но четвертого не закончил, сообразив, что все происшедшее не было нелепым сном: на столе вправду лежала эта вещица. Серебристо-зеленый брусок величиной в два куска сахару. "Ладно, в эпоху палеолита кроме каменных топоров, костяных скребков, игл и наконечников для копий делали магнитофоны. И один из них я нашел. Он работает сейчас, спустя двадцать тысяч лет. Все в порядке. Меня зовут Ворличек, сейчас я возьму себя за руки, поведу к автобусу и поеду в город к психиатру". Он сел на кровать, накинул на плечи одеяло, воображая, что это медвежья шкура, и представил себе: ночью над лесом вспыхнуло небо. Оно разгоралось, и одновременно с невероятной быстротой нарастал грохот. В одной из четырех хижин расплакался ребенок, в селении злобно и отрывисто залаяли собаки. Лишь двое самых отважных мужчин выскочили из хижин. Пролетавшее огненное сияние швырнуло их на колени. Охотник на медведей дрожал от ужаса, но все-таки осторожно, краешком глаз поглядывая вверх, увидел, как светлая полоса скрылась где-то за Белыми Камнями. А затем оглушительный треск и... темнота. Угрожал селению небесный бог огня и грома? Начнется наводнение, которое все сметет на своем пути? Однако ослепленные было вспышкой глаза снова различают на небосклоне звезды. Не спустился ли в их леса добрый бог небесных светил? Но почему же такая вспышка, такой невыносимый грохот? Охотники вернулись к женам и детям, уселись у входа в хижины, положив поперек порога каменные топоры. Если грозный бог придет сюда, мы убьем его. Спите! Если собаки не перестанут выть, мы их тоже убьем. Спите! Утром никто не отважился выйти за пределы селения. Четыре хижины, четверо мужчин, четыре топора, если угрожает какая-то неведомая сила, пускай приходит. Четверо мужчин, четыре топора ждут ее. Солнце всходит, оно такое же, каким было, вот оно уже над головой. Охотник на медведей встал, показал рукой на Белые Камни. Скалы. Старый олень. Мясо. Захватив свой топор, он скрылся в лесу. Трое оставшихся подсели ближе друг к другу, четырехугольник топоров превратился в замкнутый, ощетинившийся во все стороны треугольник. Оставшиеся мужчины твердили: "Ночь, грозный бог ночи, смерть!"

Ворличек, мысленно сопровождая Охотника на медведей на его пути к скалам, подошел к книжному шкафу, достал оттуда топор, привязанный к суку. Тяжелый, больше двух килограммов, его лезвие разобьет череп, как яичную скорлупу, таким топором можно сражаться с буйволом или медведем, но с грозным богом ночи?

Охотник на медведей готов был умереть или немедля убить. Бесшумно скользил он меж деревьев, останавливался, вслушивался, ловил каждый скрип в кронах елей, каждый хруст ветки. На склоне холма он спугнул барсука, но, швырнув топор, перебил ему спину, потом осталось лишь добить его и запомнить место, чтобы подобрать на обратном пути: жестким и пахучим мясом с наслаждением полакомятся в селении, там уже целую неделю голодают. Миновав скалы, он почувствовал запах гари. Потом увидел срезанные верхушки деревьев. Полоса обгоревшего леса ширилась - здесь пролетел гневный огненный бог и все ломал, разрушал, жег на своем пути. Ворличек не сомневался, что такое доказательство разбушевавшейся силы испугало Охотника, и в паническом бегстве он забыл о барсуке. Мужчины в изумлении вскочили, увидев, что он вернулся живым, треугольник топоров распался, превратился снова в четырехугольник. В ближайшие дни Охотник на медведей вновь одиноко кружил вокруг полосы сожженного леса, приближался к ней; от барсука в селении уже давно костей не осталось. Мимоходом он убил маленького лося, а от разъяренной самки укрылся на дереве. В другое время рассказов об этом хватило бы у костра на несколько вечеров, но сейчас его это не интересовало, он приближался к центру пожарища, отступал и снова возвращался, пока наконец не подошел к обломкам. Перед ним лежала невообразимая мешанина разноцветных стержней, сварившихся кусков металла, рассыпанных среди расколотых вдребезги валунов. А за одним из камней лежал мертвый бог. Охотник с опаской смотрел на его блестящую, серебристо-зеленую одежду, покрытую запекшейся черной кровью, на измученное, но все же прекрасное лицо. Значит, когда умирают боги, вместе с ними гибнут леса и плавятся камни, вспыхивает ночь и, рыдая, грохочут небеса. Для чего предназначен нож на поясе бога, Охотник сообразил сразу. И через несколько мгновений отважился. Сначала он порезался - не подозревая, что лезвие может быть таким острым, потом несколько раз с упоением вонзил нож в бога и каждый раз вытягивал его легко, совершенно чистым. Такое оружие сулит человеку мощь и славу. В правой руке мертвый что-то сжимал. Охотник разжал ее ножом, и оттуда выпал серебристо-зеленый брусочек. Возьми его, верти, рассматривай со всех сторон, ищи ножом отверстие, попробуй на зуб, не съедобен ли он, играй им, ведь он блестит, согревай в ладонях - все равно в конце концов ты заденешь пальцем выступ на верхней узкой грани. По твоей руке пробежит дрожь, поглядишь вокруг на лес и сожженные обломки, не идет ли кто, нет ли здесь кого-нибудь кроме вас двоих - умершего и тебя, живого, - и вот уж ты слышишь то слабеющие, то усиливающиеся звуки, словно поет этот мертвец или кто-то поет для него, слышишь горячий, далекий голос, который шепчет: "Акела, но севири палеату. Акела, Акела..." Охотник на медведей отбросил зеленый брусок и пал ниц перед мертвецом, оцепенев от непостижимого ужаса и блаженства, потому что эти звуки ласкали, а голос покинутой был грустный, призывный. Прошло много времени, пока он снова отважился прикоснуться к брусочку. И опять раздались звуки, шелест и голос. Он понял, что это завет мертвого бога. Завалил тело камнями, чтобы волки не растерзали его, и вернулся в свое селение с серебристо-зеленым ножом за поясом, топором в одной руке, а в другой - поющим, говорящим брусочком, повествовавшим о чем-то грустном и волнующем, от чего он уже никогда не откажется...