Награде не подлежит - [7]

Шрифт
Интервал

Наконец настал черед и Кости.

— Ну-с, морячок-сибирячок, — сказало светило. — Покажемся. — И сам отвернул одеяло. Обдало запахом мочи, нечистого мокрого белья. По тому, как он сам взялся за одеяло, Костя понял: академик все знает о нем. Костя невольным жестом потянул одеяло на себя.

— Ну-ну, Реутов, — прокуренным голосом пробасила Руфа.

Трясущимися руками Костя развязывал тесемки кальсон на поясе и никак не мог с ними сладить. Академик неожиданно сильным рывком стянул с него кальсоны до самых колен, обнажив тело с багрово-синими подтеками — следами кессонки. Долго и внимательно осматривал и ощупывал Костин пах.

— Чувствуешь? — нажимал он пальцем. — А так? Больно — нет? А так? Совсем не чувствуешь?

Он колол иголкой, но Костя не слышал уколов. Руфа что-то говорила академику по-латыни, он кивал розовой круглой головой. А Костя стыдился своей наготы, запаха и молодых женщин в белых халатах, молча толпившихся у его постели.

— Позывов по утрам не бывает? — вдруг услышал Костя тихий шепот академика и совсем рядом увидел внимательные, серые, с тусклой уже синевою глаза.

— Каких? — не понял Костя.

— Мужских, — все также шепотом спросил академик, наклонившись к нему.

— Не-е... — Костя полыхнул огнем, у него даже в горле пересохло.

У академика сбежала с лица мягкая улыбка, глаза потеряли живость. Он что-то сказал по-латыни Руфе, она кивнула и внимательно осмотрела Костин пах. Молодые женщины-врачи тоже изучающе и серьезно смотрели на обнаженное Костино тело, а у него было только одно желание: съежиться, стать незаметным, исчезнуть. Сгорая от стыда, он потянул на себя кальсоны.

— Ну-ну! — строго сказала Руфа.

Наконец академик запахнул одеяло. Сняв очки и протирая их белоснежным носовым платком, он близоруко щурился и молчал. По этому молчанию Костя понял — дело его швах.

— Ну-с, морячок-сибирячок, — бодро сказал академик, — надобно еще полежать. Все будет в порядке. Да-с.

Он похлопал по одеялу и улыбнулся, но Костя ему не поверил. Когда врачи ушли из палаты, Сычугин сказал:

— Розовый. Харч у них хороший. Особый паек.

Костя накрылся одеялом с головой и уже там, под одеялом, в душной темноте завязал тесемки кальсон и сжался в комок. Его трясло. Он поскуливал от ужаса — неужели на всю жизнь останется калекой! Ночью умер Корсет.

Под утро Костя услышал какой-то шорох, приглушенный разговор. Он открыл глаза и в синем свете лампочки увидел санитаров, перекладывающих Корсета с койки на носилки. Он был тяжелым в своем гипсовом панцире, и санитары не сразу справились со своим делом.

Капля по капле уходила из Корсета жизнь, и вытекла вся.

— Отмаялся, — тихо произнес Лукич, когда мертвого вынесли.

— И Героя не дождался, — подал голос штрафник.

— А откуда он родом? — спросил Сычугин. — А? Братцы?

Костя обнаружил, что никто из раненых не спит. И оказалось, что никто и не знает, откуда был Корсет, где дом его, где семья.

— Был человек — нету, — вздохнул Лукич. — Дешевше соли стал человек.

Все угрюмо молчали, гнетущая тишина придавила палату.


— Морфию! Морфию дайте! — кричал кочегар.

«Мне легче, мне легче!» — шептал Костя, накрывая подушкой голову, чтобы не слышать диких криков кочегара. Этого обваренного паром матроса привезли в госпиталь два дня назад и положили на освободившееся после Корсета место. Говорят, кочегар не покинул своего поста, когда пробило осколками паровые трубы на корабле и пар заполнил все котельное отделение. Кочегар до конца поддерживал давление в котле, пока шел бой. Его вытащили обваренного как рака. На нем не было живого места. Голова была сплошь забинтована, и виднелся только сырой черный провал рта, из которого все время тек тягучий, полный мучительной боли крик.

«Мне легче, мне легче!» — как молитву, как заклинанье, повторял Костя.

— Братцы! — просил кочегар. — Позовите сестру!

— Аня! Анечка! — кричал Сычугин. — Ну дай ты ему морфию, пусть заткнется!

Сычугин уже сам кричал истерично, и все знали, что сейчас с ним начнется припадок.

— Нет, — отвечала сестра, входя в палату.

— Каплю, каплю одну! — молил кочегар, услыхав голос сестры. — Сил нету терпеть! О-о!

— Нет, — отвечала сестра.

— Сука ты! Тебя бы в мою шкуру! — рыдал невменяемый кочегар.

— Нет, не могу я его слышать! — кричал и Сычугин и конвульсивно кривил рот. — Дай ты ему морфию! Жалко тебе!

Сестра бледнела, но твердо стояла на своем:

— Нельзя больше. Поймите.

— Лучше конец, чем так мучиться, — хрипел кочегар. — Лучше бы сразу!

Он рычал от боли, матерился, оскорблял сестру. Было страшно слушать, страшно видеть спеленатую мумию, у которой нет кожи, а есть сплошная вздутая рана, обваренная до мяса.

«Мне легче, мне легче!» — шептал Костя, и его трясло.

И так каждый день.

Но больше всего кочегар боялся перевязки, и когда приближалось время, беспокойство охватывало его.

— Дайте курнуть, братцы!

— Нельзя, в палате запрещают, — говорил обычно Лукич.

В ответ шипел штрафник:

— Хрен с ним, что нельзя. А муки такие терпеть можно? Вариться живьем можно? — Скручивал цигарку, втихую прикуривал ее под одеялом и вставлял в чмокающую дыру среди бинтов.

Мумия пыхтела, пуская клубы дыма.

— Опять в палате курение! Кто разрешил? — строго спрашивала сестра, появляясь в дверях с санитарами, которые, толкали перед собой каталку.


Еще от автора Анатолий Пантелеевич Соболев
Тихий пост

В книгу входят: широкоизвестная повесть «Грозовая степь» — о первых пионерах в сибирской деревне; повесть «Тихий пост» — о мужестве и героизме вчерашних школьников во время Великой Отечественной войны и рассказы о жизни деревенских подростков.С о д е р ж а н и е: Виктор Астафьев. Исток; Г р о з о в а я с т е п ь. Повесть; Р а с с к а з ы о Д а н и л к е: Прекрасная птица селезень; Шорохи; Зимней ясной ночью; Март, последняя лыжня; Колодец; Сизый; Звенит в ночи луна; Дикий зверь Арденский; «Гренада, Гренада, Гренада моя…»; Ярославна; Шурка-Хлястик; Ван-Гог из шестого класса; Т и х и й п о с т.


Ночная радуга

Повесть НОЧНАЯ РАДУГА — о разведчиках, которые действовали в тылу врага, о людях в Великой Отечественной войне, об их героизме, любви к Родине, о высоких духовных силах советского народа, выстоявшего и победившего в тяжелейшей схватке с фашистами.


Грозовая степь

В книгу входят широкоизвестная повесть «Грозовая степь» — о первых пионерах в сибирской деревне и рассказы о жизни деревенских подростков в тридцатые годы.


Штормовой пеленг

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Якорей не бросать

В прозрачных водах Южной Атлантики, наслаждаясь молодостью и силой, гулял на воле Луфарь. Длинный, с тугим, будто отлитым из серой стали, телом, с обтекаемым гладким лбом и мощным хвостом, с крепкой челюстью и зорким глазом — он был прекрасен. Он жил, охотился, играл, нежился в теплых океанских течениях, и ничто не омрачало его свободы. Родные места были севернее экватора, и Луфарь не помнил их, не возвращался туда, его не настиг еще непреложный закон всего живого, который заставляет рыб в определенный срок двигаться на нерестилище, туда, где когда-то появились они на свет, где родители оставили их беззащитными икринками — заявкой на будущее, неясным призраком продолжения рода своего.


А потом был мир

Минуты мирного отдыха после штурма Кёнигсберга — и последние содрогания издыхающего чудовища войны… «Ему не хотелось говорить. Хотелось просто сидеть и молчать и ни о чем не думать. Он находился в блаженном состоянии человека, кончившего трудное, смертельно опасное дело и теперь отдыхающего».


Рекомендуем почитать
Повести разных лет

Леонид Рахманов — прозаик, драматург и киносценарист. Широкую известность и признание получила его пьеса «Беспокойная старость», а также киносценарий «Депутат Балтики». Здесь собраны вещи, написанные как в начале творческого пути, так и в зрелые годы. Книга раскрывает широту и разнообразие творческих интересов писателя.


Пахарь

Герои повести Сергея Татура — наши современники. В центре внимания автора — неординарные жизненные ситуации, формирующие понятия чести, совести, долга, ответственности. Действие романа разворачивается на голодностепской целине, в исследовательской лаборатории Ташкента. Никакой нетерпимости к тем, кто живет вполнакала, работает вполсилы, только бескомпромиссная борьба с ними на всех фронтах — таково кредо автора и его героев.


Млечный путь

В новом своем произведении — романе «Млечный Путь» известный башкирский прозаик воссоздает сложную атмосферу послевоенного времени, говорит о драматических судьбах бывших солдат-фронтовиков, не сразу нашедших себя в мирной жизни. Уже в наши дни, в зрелом возрасте главный герой — боевой офицер Мансур Кутушев — мысленно перебирает страницы своей биографии, неотделимой от суровой правды и заблуждений, выпавших на его время. Несмотря на ошибки молодости, горечь поражений и утрат, он не изменил идеалам юности, сохранил веру в высокое назначение человека.


Дворец Посейдона

Сборник произведений грузинского советского писателя Чиладзе Тамаза Ивановича (р. 1931). В произведениях Т. Чиладзе отражены актуальные проблемы современности; его основной герой — молодой человек 50–60-х гг., ищущий своё место в жизни.


Копья народа

Повести и рассказы советского писателя и журналиста В. Г. Иванова-Леонова, объединенные темой антиколониальной борьбы народов Южной Африки в 60-е годы.


Ледяной клад. Журавли улетают на юг

В однотомник Сергея Венедиктовича Сартакова входят роман «Ледяной клад» и повесть «Журавли летят на юг».Борьба за спасение леса, замороженного в реке, — фон, на котором раскрываются судьбы и характеры человеческие, светлые и трагические, устремленные к возвышенным целям и блуждающие в тупиках. ЛЕДЯНОЙ КЛАД — это и душа человеческая, подчас скованная внутренним холодом. И надо бережно оттаять ее.Глубокая осень. ЖУРАВЛИ УЛЕТАЮТ НА ЮГ. На могучей сибирской реке Енисее бушуют свирепые штормы. До ледостава остаются считанные дни.