Награда за риск - [6]

— Как странно! Почти все совпадает. Кроме возраста: мне двадцать.

Он продолжал, пропустив ее слова мимо ушей:

— Ваш отец издает женский журнал, и вы в нем ведете рубрику красоты.

— Что это за рубрика и как ее надо вести?

— Ну, она… То есть вы… Красивая женщина должна разбираться в косметике, макияже…

Эмме захотелось сорваться на грубость, и она сорвалась:

— Ежели у меня есть то, что у всех баб, — значит, я могу быть гинекологом, так что ли?!

— Послушайте, Эмма! — холодно произнес Луис, поджимая губы и засовывая руки в карманы брюк. — Дед мой при смерти, и он знает об этом. Надо убедить его, что любимый внук, принесший ему немало огорчений, раскаялся. Что он взялся за ум и решил жениться на любимой женщине. Двадцать семь лет как умерла бабушка, и дед, смею вас уверить, мало разбирается в атрибутах женской красоты и того менее ими интересуется. Если он спросит о вашей работе, то только из вежливости. Произнесите какие-нибудь общие слова. А если вы переведете разговор на другую тему, поверьте, он вздохнет с облегчением.

— Наняли себе, одним словом, потешную обезьянку, — пробормотала Эмма, водя носком туфельки по кожаной обивке.

Лимузин припарковался перед зданием аэропорта. Эмме хотелось прямо сейчас расспросить Луиса про их отношения с Амандой, но она подумала, что времени для этого еще предостаточно.

— Здесь к нам присоединится Рамон, — сообщил Кеведо. Да, видно, рано Эмма обрадовалась, когда тот не появился в холле отеля! Опять будет действовать ей на нервы. Луис вдруг взял ее за подбородок, и у Эммы закружилась голова от его жаркого дыхания. — Если Рамон что-нибудь позволит себе в отношении вас, обещайте не скрыть этого от меня. Хорошо?

Эмма кивнула, и они пошли в большой зал ожидания. Рамон возник будто из-под земли. То, что Луис стал с ним холоден, он явно приписывал влиянию Эммы и постоянно бросал на нее недружелюбные взгляды. Но она оставалась спокойной. Какое мне до него дело? Есть вещи куда более интересные, нежели его персона.

Вот, например, зал ожидания. Эмма вела себя так, словно Хитроу — самое привычное для нее место, хотя она тут никогда не бывала. А публика ей знакома: несколько дней назад она убирала за такими людьми. Ей казалось, что все на нее смотрят. Может, узнали в ней горничную из пятизвездочного отеля?

Человек, улыбавшийся сейчас ей одной, был известным композитором. Он писал музыку для лучших английских рок-ансамблей. Подойти бы, попросить автограф. Нет, Луис будет недоволен. И все же, когда они оказались рядом за стойкой регистрации пассажиров, Эмма попросила его надписать ей томик Диккенса. И страшно покраснела, увидев рядом с его подписью номер телефона и совершенно определенного рода условный значок.

Она захлопнула книгу и отошла к Луису, а композитор расхохотался ей вслед, издевательски, во всеуслышание.

В четырнадцать лет она преклонялась перед именем этого композитора и музыканта. Ее подростковая спальня и теперь вся в его афишах. Мама пылесосит их по утрам. Поскорее бы поехать к маме! И заодно сорвать все эти афишки.

Луис глянул на нее сердито, но не выразил своего отношения к происшедшему. Вскоре объявлен был вылет. На ее счастье, композитор летел другим рейсом.

Воздушное путешествие было ей внове. Автофургоны, палаточные лагеря, пешие и велосипедные походы — вот ее туристское прошлое. Отец покинул маму накануне рождения Эммы и скрылся неизвестно где. Какие уж тут круизы! За границей она побывала впервые уже студенткой, посещение Испании входило в обязательную программу. Тогда она ездила по стране на каком-то грязном автобусике. И вот теперь эта поездка… Какая отвратительная вещь — неравенство людей!

Попросили пристегнуть ремни, на экране телевизора возник клип о правилах безопасности в полете. Все ее мысли как ветром умчало. Сейчас оторвемся от земли. Это должно быть одно из самых непередаваемых ощущений.

— Вы в первый раз летите? — спросил Луис.

— Да нет, я летала… — пробормотала Эмма, в душе стыдясь своей лжи.

Как только были отстегнуты ремни, появилась бортпроводница с аперитивами. Эмма спросила у нее, есть ли шерри[1].

— Разумеется, мисс, марки «Кеведо».

Эмма взяла бокал и повернулась к Луису:

— Шерри назван вашим именем?

— Угу. — Он подмигнул. — Мы скоро будем там, где его делают.

— Вот оно что. Я думала, у вас дедушка как дедушка, а он — магнат… с большой дороги.

Эмма чувствовала, что ее бестактность уже переходит всякие границы. Но выйти из колеи было превыше ее сил. Луис ответил как будто бы вполне спокойно:

— Мой дед не из породы великанов-людоедов. Уж с его-то стороны я гарантирую вам отменное обхождение.

Интересно, приходилось когда-нибудь этим людям быть в положении зависимом или подчиненном? От залпом выпитого шерри голова Эммы закружилась. Она отложила книгу: строчки поплыли у нее перед глазами.

— «Тяжелые времена». Вы были знакомы?

— С Диккенсом?

— Вы отлично понимаете, Эмма, о ком я говорю. Этот хам…

Он ткнул пальцем в титульный лист с автографом композитора и неприличным значком.

— Я люблю его музыку.

— И по возвращении домой первым делом посетите его концерт.

— Почему бы и нет.

Музыкант с сегодняшнего дня был вписан в ту породу слизняков, до которых Эмма не захотела бы дотронуться и в резиновых перчатках. Но почему дон Кеведо должен знать о ее чувствах?