Награда королевы Марго - [63]

— Одно другого не легче! — недовольно пробурчал Трубников. — Вы спросили, что ему надо?

— Спросила, — хлопнула глазами секретарша. — Он ответил, что у него к вам очень важное дело. Сказать, что вы заняты?

— Скажите! Хотя нет! Пригласите его!

Диман вошел в кабинет с каким-то помятым пакетом под мышкой и робко остановился у двери, не решаясь пройти дальше. Он выглядел довольно жалко, этот веселый, никогда не унывающий Диман.

— Привет, Женек, — виновато улыбнулся он. — Я иду сдаваться. Зашел проститься.

— Прощай, Диман, — ответил Трубников. — Веди себя примерно и, может быть, попадешь под амнистию. Так-то вот, Дмитрий Федорович. Только к чему все эти сентиментальности?

— К тому, что, кроме тебя, у меня никого больше нет. Прости! Но мне некому оставить даже это.

Колесников подошел к столу и вытащил из пакета папку.

— Это технология производства кумыса и доверенность на право использования патента. Я переоформил права на тебя.

— Зачем, Диман? — покачал головой Трубников.

— Затем, что, во-первых, мне больше это не понадобится, а во-вторых, у тебя лучше получится развернуть крупномасштабное производство.

— Да я не собираюсь разворачивать производство, — занервничал друг детства.

— Как хочешь. Но пусть это побудет у тебя, пока я сижу.

Трубников тяжело вздохнул и потупил взор.

— И вот еще, сохрани тетрадь, — со вздохом добавил Колесников. — Может, когда я выйду, мне удастся дописать роман. Хотя, наверное, уже поздно. Нужно все делать вовремя. Правильно сказал Кузнецов: героев надо определять сразу, иначе незавершенная судьба героя перейдет на автора. Я это испытал на собственной шкуре. Ей-богу! Я задумывал один роман, а сейчас, двенадцать лет спустя, мои пальцы пишут совсем иное.

Трубников открыл тетрадь и сразу уткнулся в новую главу, написанную, в отличие от предыдущей, гелиевой ручкой: «В тот вечер был собачий холод, но Пьер дрожал не от холода, а оттого, что должен был совершить сегодня…»

— Хорошо, Диман. Я сохраню и то и другое, — пообещал Трубников серьезным тоном и вдруг подал руку.

Надо было видеть, какой детской радостью вспыхнули глаза Димана. Он с благодарностью тряхнул пятерню товарища, и по его щекам покатились слезы. Виновато улыбнувшись, посетитель торопливо кивнул и поспешил к выходу.

— Постой, Диман, — остановил Евгений. — Ты можешь не идти в милицию. Тебя никто не гонит. А с Марго мы договоримся.

— Нет! — тряхнул головой Колесников. — Я больше не могу злоупотреблять твоей добротой.

Он хлопнул дверью, и стало совсем тоскливо. Чтобы окончательно не впасть в депрессию, Трубников позвонил Маргулиной.

— Марго, что ты делаешь сегодня вечером? — грустно спросил он.

— То же, что и вчера. Тоскую по мужу.

— А не потосковать ли нам вместе?

— Извини, Женя. Не имею права.

— Понимаю, — сокрушенно вздохнул Трубников. — Ты должна выдержать траур. Ну а, скажем, после того, когда все траурные формальности будут соблюдены, не намерена ли ты в третий раз выйти замуж?

— А есть кандидатура? — притворно удивилась Марго.

— Есть! — ответил Трубников. — Один одинокий преуспевающий владелец издательского дома. Не бедный, если тебе это важно.

— Но и не настолько богатый, чтобы предлагать руку и сердце королеве.

— Как будто твой муж был американским миллионером! — с обидой в голосе парировал Трубников. — Хватит выпендриваться, Марго!

— Ну, может, еще будет, — лукаво прочирикала она и бросила трубку.

Трубников почесал затылок и неожиданно подумал, что технология, которую оставил Колесников, еще, может быть, очень пригодится. А почему бы действительно не попробовать себя в роли мирового магната?

Впрочем, эти мысли не долго занимали будущего магната. Внезапно снова начали слипаться глаза и мозги превращаться в кашу-размазню. А ведь давно его не клонило в сон, с того самого вечера, как в редакцию позвонили из бюро доверия.

Евгений положил голову на рукав, решив только чуточку кемарнуть, но, по обыкновению, оторвался по полной программе. Трубников проснулся от гула пылесоса и смеха вахтера.

— Чего ты ржешь, Петрович, — возмущалась уборщица. — Для них пятнадцать тысяч — это все равно что для тебя пятнадцать копеек. Если бы я настояла, они отвалили бы все тридцать.

— А сорок?! — залился жеребячьим ржаньем вахтер.

— И сорок! И все сто бы отвалили. Была бы я умнее, сейчас бы не выеживалась с этим пылесосом, а лежала где-нибудь на золотом песочке острова Тенерифе…

«Каждый день одно и то же», — поморщился Трубников и начал нехотя собираться домой.

Дома было тоскливо и одиноко. Телевизор раздражал, газеты раздражали, от радио гудела голова. Какое скотство! А не бросить ли все к бесам и не податься ли куда-нибудь поближе к золотым пескам острова Тенерифе? Несчастная уборщица понимает в жизни больше, чем генеральный директор издательского дома. Тоска!

Трубников упал на диван, открыл тетрадь Колесникова на новой главе и прочел: «В тот вечер был собачий холод, но Пьер дрожал не от холода, а оттого, что должен был совершить сегодня…»

48

В тот вечер был собачий холод, но Пьер дрожал не от холода, а оттого, что должен был совершить сегодня. Он стоял за углом дома епископа и клацал зубами. Иногда вор опускал руку за пояс и поглаживал гладкую рукоятку ножа. «Скорее бы», — нетерпеливо тикало в висках, и сердце замирало, если вдали раздавался конский топот. Но все кареты проносились мимо, и каждый раз после этого вор вздыхал с облегчением. «Хорошо бы, если она сегодня не приехала», — сверкнула неожиданная мысль. И Пьер удивился своей трусости. Неужели ему страшно? Нет, неправда! Он ничего не боится! Просто очень холодно.