Нагие и мёртвые - [41]

Где-то рядом сверкнула молния, а через несколько секунд раскатисто загрохотал гром, казалось, прямо над головой.

— Ой, ребята, это где-то близко, — заметил Уилсон.

Небо теперь стало угрожающе темным и мрачным. Ред снова лег на спину. Он все время отказывался от лычек, а теперь… Он несколько раз постучал себя рукой по груди, медленно, — с печальным выражением лица. Всю свою жизнь он прожил налегке, все его пожитки укладывались в одном рюкзаке. «Чем больше у человека вещей, тем больше ему их надо, чтобы жить сносно». Ред всегда придерживался этой аксиомы, но сейчас эта мысль не приносила большого утешения. Силы его были на исходе. Слишком долго ему пришлось жить в одиночестве.

— Начинается дождь, — сказал Галлахер.

Все палатки бивака начало трясти от резких порывов ветра.

Сначала полоса дождя охватывала бивак медленно, можно было различить удары отдельных крупных капель по прорезиненному полотну, потом дождь усилился, и удары капель слились в непрерывный звуковой поток, как будто шел уже не дождь, а сильнейший град. Полотна палаток прогибались, словно наполняемые ветром паруса. Где-то недалеко несколько раз подряд прогремели раскаты грома, а потом свинцовая грозовая туча над биваком неожиданно прорвалась, и хлынул ливень.

Гроза обещала быть особенно сильной.

Приподнявшись, Уилсон ухватился руками за распорку палатки, чтобы испытать ее прочность.

— Вот черт! — выругался он. — Такой ветер может снести не только палатку, но и голову.

Высокую траву и мелкий кустарник за пределами огражденной территории прибило дождем и ветром так, как будто по ним только что прошло большое стадо диких зверей. Раздвинув входную щель, Уилсон высунул голову из палатки. Рассмотреть что-нибудь через пелену проливного дождя было невозможно, ветер дул с необыкновенной силой. За какую-нибудь секунду голова намокла так, как будто Уилсон только что вынырнул из воды. Через все швы и щели палатки стекала вода, она хлестала, подобно волне прибоя, через вход, и избавиться от нее не было никакой возможности.

Дождевые стоки вокруг палатки быстро наполнились водой, и ручейки из них побежали к расстеленным одеялам. Галлахеру пришлось поспешно свернуть их в узел, и все трое присели на корточки под колыхавшиеся края плащ-палатки, пытаясь удержать их на месте и не намочить при этом ноги в скапливавшейся в углублении воде. Однако сохранить ноги сухими никому не удалось. За пределами палатки вода образовывала быстро расширявшиеся лужи, от которых во все стороны, словно щупальца огромного спрута, растекались охватывавшие землю ручьи.

— Проклятая жизнь! — проворчал Уилсон.

Гольдстейн и Риджес промокли насквозь. Когда начал дуть порывистый ветер и пошел дождь, они выскочили из палатки, чтобы укрепить колышки. Гольдстейн запихал одеяла в резиновый мешок своего рюкзака и, опустившись на колени, залез обратно в палатку, пытаясь не дать ветру свалить ее.

— Просто вырывает из рук! — крикнул он.

Риджес лишь кивнул головой. На его унылом лице задержалось множество капелек дождя, а прямые песочного цвета волосы прилипли к голове.

— Тут ничего уже не сделаешь, придется только ждать! — крикнул он Гольдстейну.

Его слова отнесло ветром, и Гольдстейн услышал только одно из них — «ждать». Он старался удержать палатку весом своего тела, схватившись руками за верхнюю распорку, но порывы ветра были настолько сильны, что распорка просто вырывалась из рук. Гольдстейн так промок, что его зеленый комбинезон казался черным. «На дне океана, наверное, вот так же», — подумал он. То, что сейчас происходило здесь, на земле, очень походило на подземные бури, о которых Гольдстейн читал когда-то. Несмотря на благоговейный страх перед стихией и необходимость удерживать палатку, Гольдстейн наблюдал за ураганом с захватывающим интересом. «Возможно, на земле происходило нечто подобное, когда она начала остывать», — подумал он и почувствовал сильное возбуждение, как будто являлся очевидцем сотворения мира. Конечно, думать о палатке в такой момент было глупо, но что поделаешь. Он был уверен, что палатка выдержит и устоит на месте; колышки были забиты на целых три фута, а почва глинистая и должна держать их крепко.

Если бы он только знал, что предстоит такая буря, то построил бы такое укрытие, которое выдержало бы любое испытание, а он лежал бы себе под ним совершенно сухим и ни о чем не беспокоился бы. Гольдстейн сердился на Риджеса. Тот должен был бы сказать ему, какие здесь бывают бури, ведь он уже повидал много и мог бы приготовиться. Гольдстейн уже прикидывал, как он установит палатку в следующий раз. Его ботинки насквозь промокли, и он начал усиленно шевелить пальцами, чтобы согреть замерзшие ноги. «Простое действие, — подумал он. — Наверное, человек, который изобрел соковыжималку, испытал нечто подобное».

Риджес наблюдал за бурей со страхом и покорностью. «Разверзлись хляби небесные», — думал он. Под порывами ветра джунгли пришли в беспокойное движение, а свинцово-зеленое небо расцветило их ярчайшими, сверкающими оттенками зеленого, так что Риджесу виделись райские кущи. Ему казалось, что все вокруг ожило и пришло в движение: и джунгли и окрасившаяся в грязно-золотистый цвет земля. Он со страхом продолжал смотреть на фантастически зеленые джунгли и оранжево-коричневую землю, лихорадочно пульсировавшую, как будто дождь наносил ей огромные рваные раны. Стихия пугала Риджеса.