Нагие и мёртвые - [270]

Минетта лежал на койке с закрытыми глазами и так провалялся всю вторую половину дня. Он размышлял над одной фантастической идеей, очень простой и очень приятной. Минетта мечтал о том, как бы ему оказаться без ноги. В один прекрасный день, когда он будет чистить винтовку, он может направить дуло прямо на лодыжку и нажать на спусковой крючок. Кости на ноге окажутся наверняка повреждены, и, независимо от того, нужно будет ампутировать ногу или нет, его определенно отправят домой.

Минетта пытался обдумать эту идею со всех сторон. Он больше не сможет бегать, но кому, черт возьми, это нужно — бегать? А что касается танцев, то теперь так здорово делают протезы, что с деревяшкой можно даже танцевать.

О, это будет совсем не страшно, с протезом можно прожить!

Он заволновался. Имеет ли значение, какую ногу прострелить? Он левша, и, возможно, лучше выстрелить в правую ногу? Или это неважно — в какую? Он подумал было, не спросить ли об этом Полака, но тотчас же отбросил эту мысль. Это такое дело, которое он должен провернуть один. В ближайшую пару недель, когда делать будет нечего, он сможет осуществить свой план. Какое-то время он проведет в госпитале — три или шесть месяцев, а затем… Он закурил сигарету и смотрел, как клубы дыма растворяются друг в друге. Он жалел себя, потому что за неимением другого выхода ему придется лишиться ноги.

Ред ковырял болячку на руке, внимательно изучая морщины и рубцы на суставах пальцев. Нечего дальше обманывать себя. У него больные почки, ноги скоро сдадут, и во всем теле он чувствовал вредные последствия этого трудного перехода. Возможно, у него отнято нечто такое, что никогда нельзя будет восстановить… Итак, на этот раз сполна получили ветераны… Макферсон на Моутэми, и вот теперь Уилсон; вероятно, так и должно быть. Правда, всегда есть шанс избежать такого конца и получить рану стоимостью в миллион. Но какое это имеет теперь значение? Если человек однажды оказался трусом… Ред закашлялся, лежа плашмя на спине, в горле что-то мешало. Усилием воли он заставил себя приподняться на локоть и сплюнул на пол.

— Эй, солдат! — закричал один из рулевых в корме. — Соблюдай чистоту! Ты что — думаешь, мы нанялись чистить корабль после вас?

— А-а… заткнись! — крикнул в ответ Полак.

Послышался голос с койки, на которой лежал Крофт:

— Ребята, прекратите эти плевки!

Все промолчали. Ред кивнул самому себе: ничего, его плевок уже на полу. Он ждал с некоторым беспокойством реакции Крофта и почувствовал облегчение, когда тот не назвал его имени. Они были словно бродяги в ночлежном доме, которые раболепствуют, когда трезвы, и бранятся, когда пьяны. Человек несет свое бремя один до тех пор, пока может нести его, а потом у него уже не хватает сил. Он один воюет против всех и вся, и это ломает его, и в конце он оказывается лишь маленьким паршивым винтиком, который скрипит и стонет, если машина начинает работать слишком быстро. Ему придется полагаться на других людей, он теперь нуждается в их поддержке, но не знает, как ее получить. Где-то глубоко в его сознании зарождались первые смутные проблески мысли, но он не мог сформулировать ее. Вот если бы они держались друг за друга…

Гольдстейн лежал на койке, положив руки под голову, и мечтательно думал о жене и ребенке. Вся горечь и переживания, вызванные потерей Уилсона, на какое-то время отошли на задний план под влиянием последовавшего затем отупения. Он проспал полтора дня, и путешествие с носилками казалось теперь таким далеким. Он даже не обижался теперь на Брауна и Стэнли, потому что в его присутствии они испытывали некоторую неловкость и, казалось, боялись его потревожить. К тому же теперь у него был друг. Между ним и Риджесом возникло взаимопонимание. День, проведенный вместе на побережье в ожидании взвода, прошел неплохо. И, не сговариваясь, они выбрали себе койки рядом, когда оказались на катере. Правда, были минуты, когда Гольдстейна охватывали сомнения. Его друг — из батраков, из бездомных бродяг. Почему ему достался именно такой? Гольдстейну стало стыдно зa себя, за то, что он так думает о Риджесе; так же стыдно, как бывало, когда в его голове мелькала случайная подозрительная мысль о жене. Ну и что ж, что его друг неграмотный? Риджес хороший человек. В нем есть что-то прочное, надежное, «от земли», как говорится.

Катер шел в миле от берега. По мере того как день клонился к концу, люди начинали понемногу двигаться и с интересом заглядывать через борт. Медленно проплывал мимо остров, все такой же непроницаемый, такой же зеленый, весь в зарослях джунглей, вплотную подходивших к воде. Они прошли мимо небольшого полуострова, который заметили еще на пути в разведку, и кое-кто начал высчитывать, сколько еще осталось плыть до бивака.

Полак пробрался в корму, где находился управлявший катером рулевой, и расположился под брезентовым навесом. Солнце подходило к горизонту, ярко отражаясь от каждого всплеска волны, в воздухе стоял пряный запах растительности и океана.

— Ух, как здесь здорово! — сказал Полак рулевому.

Тот что-то проворчал. Его чувства были задеты, потому что солдаты взвода заплевали судно.